Путешествие будет опасным - [30]

— Не понимаю, отец, — твержу, — не понимаю. Выходит, мой друг — человек второго сорта? Только потому, что у него кожа черная? Не понимаю…

Старик даже плюнул с досады.

— Дурак ты, — говорит, — хоть и в морской пехоте служил. Проваливай отсюда, некогда мне тебя жизни учить.

Так и ушел я ни с чем…

…Мы долго молчим. За окном шелестят шинами автомашины. Он снова курит.

— Или вот еще был у меня разговор, — нарушает он молчание. — Был я в гостях у дяди в Калифорнии. Он на авиационном заводе работает. Заговорили как-то мы с ним о том, что в мире происходит. О разрядке, о России, о разоружении. Он мне говорит:

— Разоружение хорошее дело. Ведь сколько денег народных на оружие идет, трудно даже представить. Сколько больниц можно было бы построить, сколько школ! Но ведь вот загвоздка: наступит день, когда будет подписано соглашение о разоружении, а не все будут радоваться, многие будут плакать, и я в их числе.

— Это почему?

— Да потому, что я работу потеряю. Ведь наш завод истребители строит.

Начал я выяснять, кто ему эту мысль внушил. Оказывается, в каком-то журнале прочитал. Вы, наверное, тоже заметили, что в последнее время у нас сильные атаки на разрядку начались. Я бы сказал даже не атаки, контратаки. Те, кто хочет мира, разрядки напряженности, разоружения, в последние годы сильно потеснили «ястребов» из военно-промышленного комплекса. Вот военно-промышленный комплекс и встревожился. Теперь вот начали пугать тем, что разоружение, дескать, безработицу увеличит.

Должен вам признаться, что когда-то и я всем этим басням о «красной угрозе» верил. Вьетнам просветил меня. И не одного меня. Хорошая была школа. Но школа эта была, так сказать, первой ступени. Дальше — сама жизнь учит. Теперь я понял, что «холодная война» — самое плохое «наследство», которое пытаются навязать нам, молодым американцам. Я отказываюсь от такого наследства. Так и напишите: Джон Джентри из Нью-Гэмпшира отвергает «холодную войну».

Я не политик, я простой рабочий, но пусть политики не считают меня дураком! Я понимаю, что, если ваши и наши ученые договорились вместе атаковать рак и болезни сердца, это — хорошо. Это на пользу всему миру. Если ваши и наши экологи договорились вместе работать, чтобы у вас и у нас, чтобы всюду воздух стал чище, а реки прозрачней, это — хорошо. Если ваши и наши космонавты вместе штурмуют космос, это — хорошо. Если ваши и наши эксперты договорились встретиться, чтобы обсудить, с какого края подступиться к разоружению, это — хорошо. Это называется разрядкой. И я — за разрядку!

У меня есть маленький сынишка. Ему я хочу оставить доброе наследство. Мне даже страшно подумать, что он когда-нибудь сможет упрекнуть меня, как я своего старика. Надо жить так, чтобы сын никогда не мог упрекнуть отца.

Нет, меня он не упрекнет. Верю, что не упрекнет!

Из камня и цветов

Двадцать пятый день нет дождя. Ньюйоркцы не помнят, чтобы был когда-нибудь такой октябрь. Жарко, как в июне. Говорят, что скоро введут ограничения на воду: городские резервуары иссякают. За Гудзоном горят леса, и фиолетовая дымка день и ночь висит над небоскребами.

Мы сидим с Грегори в Сэнтрал-парке и слушаем, как белки шуршат в ворохах опавших листьев. Сэнтрал-парк — чудо Нью-Йорка. Прямоугольной зеленой заплатой лежит он на каменной груди города-гиганта. Четыре километра в длину, около километра в ширину.

— Когда-то это место называлось Золотой Ряд, — кивает Грегори в сторону белых многоэтажных домов, вытянувшихся вдоль парка по 5-й авеню. — Я мальчишкой работал на строительстве дворца Эндрю Карнеги. Слышал о таком? Король стали, богатейший человек… Вон там, на 65-й улице, жил владелец медных компаний Кларк, а вот здесь я строил дом табачного короля Дюка. Постой, в каком же это было году?

Душно. Разомлела от духоты и дремлет на соседней скамейке молодая черная няня. Задремал дряхлый паралитик в кресле на колесах. Из его перекошенного рта к коленям, покрытым пледом, тянется ниточка слюны.

Грегори достает платок и вытирает влажный лоб. Грегори уже больше семидесяти лет. Он задумчиво складывает платок на коленях, и руки его трясутся. На правой руке нет двух пальцев: оторвало осколком гранаты в Испании.

— Кризис двадцать девятого года вытряхнул кое-кого из Золотого Ряда, — продолжает Грегори.— Новые хозяева построили новые дома. Но старая слава Золотого Ряда не умерла. Сейчас здесь живут братья Рокфеллеры, банкиры с Уолл-стрита. Одним словом, это район преуспевающих людей, обладающих высокой привилегией указывать на конвертах знаменитый обратный адрес: «Нью-Йорк, почтовая зона 21»…

…Двадцать пять дней жары, а трава в парке зеленая, как в августе. Ребятишки играют на лужайке в бейсбол. Нет-нет да и подбежит один такой бейсболист к питьевой колонке, жмет изо всех сил кнопку, а воды-то нет: выключена. Экономят.

Да, Сэнтрал-парк поистине чудо Нью-Йорка. Я часто бываю здесь. Однажды я шел вот по этой дорожке и остановился, потрясенный. Сперва я не поверил своим глазам. На каменной плите дорожки были вырублены Серп и Молот.

Это было так неожиданно, что я невольно огляделся вокруг. Нет, это не Париж, не Рим, где Серп и Молот можно встретить нередко. Это Нью-Йорк. Вот дом, где живет Рокфеллер, вон верхушки небоскребов Рокфеллер-центра, вот черные «кадиллаки» у тротуара на 5-й авеню.