Путешествие будет опасным [Смерть гражданина. Устранители. Путешествие будет опасным] - [19]

Она замолчала, затянулась сигаретой, и лицо ее снова озарилось улыбкой.

— Неплохо у меня получается, а, бэби? Мне бы следовало играть в кино.

Я глубоко вздохнул.

— Тебе бы следовало играть где угодно, только не в моей студии! Дай мне платок вытереть глаза. Внимая твоим речам, я прослезился. Но что тебе нужно от меня?

Я отдавал себе отчет в том, что если отбросить в сторону душещипательную мелодраму, то, по сути дела, она была права: я не мог ни выдать ее полиции, ни попытаться кому-либо что-либо объяснить. Поэтому особого выбора у меня не было.

12

Десятью минутами позже мы уже были готовы двинуться в путь. Заглянув в кузов машины, вы бы увидели только фотооборудование, багаж и мои спальные принадлежности. И только тот, кто и так знал слишком много, обратил бы внимание на то, что багаж тут был не только мой.

Я вдруг осознал, что невольно пригибаю голову, стараясь заглянуть под походную койку, чтобы убедиться, что туда не капает кровь и не свисает прядь волос девушки. После стольких лет безоблачного существования моя нервная система была уже не та, что раньше. И наверное, в мирное время, хочешь не хочешь, приходится быть осторожнее, имея дело с трупом. Да и может ли, черт возьми, быть иначе? Если во время войны кого-то из нас ловили с поличным, то это было на вражеской территории и всегда был шанс, отстреливаясь, прорваться сквозь засаду. Но я как-то не мог представить себе картину, в которой я выхватываю пистолет и укладываю на месте двух-трех достойных служителей полиции по имени Мартинец или О’Брайен.

Я помог Тине забраться внутрь к ее умолкнувшей навсегда коллеге по профессии. Чтобы влезть в кузов, моей даме пришлось задрать узкое вечернее платье. Я слышал, как она с чувством выругалась на незнакомом мне языке.

— В чем дело? — прошептал я.

— Пустяки, chere. Просто порвала свои лучшие чулки.

— К чертям, — сообщил я ей, — твои лучшие чулки.

Я отошел, чтобы открыть ворота, вернулся и опустил заднюю дверцу, которая опускалась и поднималась, как перегородка за спиной водителя в лимузине Бет. В последний момент я сунул голову внутрь и сказал:

— Садись на матрац и держись. Вставную челюсть лучше положить в карман, чтобы не проглотить, когда начнет трясти. На заводе забыли установить амортизаторы в эту колымагу.

Закрыв дверцу, я двинулся к кабине, но тут хлопнула дверь в доме, появилась Бет и в сиянии фонарей направилась ко мне через мощеный двор. Что ж, она могла выйти и в более неподходящий момент. Я пошел ей навстречу.

— Я принесла тебе кофе, — сказала она, и мы остановились, глядя друг другу в лицо.

Взяв из ее рук чашку, я сделал глоток. Черный кофе, горячий и крепкий, очевидным образом имел целью привести меня в чувство и не дать заснуть в пути.

На фоне накинутого на плечи плаща и надетых второпях грубых башмаков ее ангельски-голубой пеньюар казался хлипким и неуместным облачением.

Предполагается, что есть нечто очень сексуальное в даме, выбегающей на улицу в ночной рубашке. Эти эфемерные существа просто наводняют страницы некоторых журналов — тех, что потворствуют мужским вкусам. На мой взгляд, наряд Бет был просто скуден и нелеп. В свете фонарей ее лицо казалось заспанным и нежным.

— Я провозился в лаборатории, заряжая кассеты к большой фотокамере, — солгал я без всякой нужды, как заурядный жулик. — Терпеть не могу заниматься этим делом в походных условиях. Почему ты не спишь?

— Я услышала звук мотора, — Бет указала рукой на пикап, — И, думая, что ты уже уехал, размышляла над тем, кто это может быть. Потом кто-то оставил машину возле нас на аллее. Может быть, влюбленная парочка, но я… я немного нервничаю, когда остаюсь дома одна. Поэтому к тому времени, когда они уехали, я уже совсем проснулась. Не забудь закрыть ворота, а то устроят любовное гнездышко у нас во дворе.

— Да, — ответил я, — Что ж, спасибо за кофе. Постараюсь позвонить из Сан-Антонио.

Мы обменялись взглядами.

— Будь осторожнее, — сказала Бет, — не гони машину.

— Эту развалюху? На такое чудо я не способен. Тебе бы лучше вернуться в дом, можешь простудиться.

Следовало поцеловать Бет на прощание. Но я не мог этого сделать: с маскарадом было покончено. Мистер Хелм, эсквайр, писатель, отограф, муж и отец семейства, исчез, а на его месте появился сомнительный тип Эрик с ножом и двумя пистолетами, направляющийся неизвестно куда и неведомо зачем. Я не имел права прикасаться к Бет. Это было похоже на приставание к чужой жене.

Постояв молча несколько секунд, она повернулась и пошла прочь. Я сел в кабину машины, вывел ее на аллею, вылез наружу и закрыл ворота на замок. Я еще не успел вернуться к пикапу, как все огни потухли. Бет никогда не жгла свет понапрасну.

Мой грузовичок на полтонны груза — «шевроле» 1951 года — имеет четырехскоростную коробку передач и шестицилиндровый двигатель мощностью чуть меньше девяноста, но вполне достаточно, чтобы спихнуть с дороги ваш лимузин с тремястами лошадиных сил. Нет у него ни этаких крылышек над задними подфарниками, ни металлических «бровей» над передними фарами. И выпущен он был в тот счастливый период после войны, когда не было нужды прилагать усилия к торговле машинами. Достаточно было сделать очередной экземпляр и вызвать клиента, следующего в очереди по списку. В таких условиях не имело смысла возиться с яркой расцветкой, и весь грузовой транспорт фирмы щеголял в различных оттенках зеленого цвета, который, на мой взгляд, не хуже любого другого и, во всяком случае, куда приятнее цветовых комбинаций, украшающих нынешние детройтские образцы «радуги на колесах».