Путешествие будет опасным [Смерть гражданина. Устранители. Путешествие будет опасным] - [18]

Вздохнув, я опустил ствол пистолета и подождал, пока за ним закроется дверь и стихнут его удаляющиеся шаги. Он подождет. В данный момент одного трупа было вполне достаточно. Я медленно встал и посмотрел на Тину. Ее поза казалась несколько странной. Она сдернула с плеч свой палантин с блестящей сатиновой подкладкой и держала его перед собой, как тореадор держит плащ, явно готовясь набросить сей предмет мне на голову, если я и вправду вздумал бы выстрелить. Я подумал, что Тине из этих мехов удавалось извлечь куда больше пользы, чем могло бы присниться любому меховщику.

Тряхнув головой, она промолвила:

— Chere, не смотри на меня так. Он нам еще пригодится.

— Мне — нет, — возразил я, — Я планирую обойтись без него. Отныне и навсегда. Как только это станет удобно. И ты, дорогая, мне тоже не нужна. Прощай.

Тина несколько секунд смотрела на меня, потом пожала плечами и набросила мех на плечи.

— Как пожелаешь, — заметила она, — Но ты уверен, что хочешь именно этого?

Я внимательно посмотрел на нее.

— Повтори по складам, пожалуйста.

— Я бы сначала хорошенько подумала, amigo mio[7]. Я бы постаралась, чтобы мой здравый смысл не зависел от выходок ревнивого глупца. — Она повела плечом в сторону ванной комнаты. — И не стоит забывать о том, что там…

Я медленно засунул 22-й за пояс под рубашку.

— Думаю, — сказал я, — пора бы тебе рассказать, что тут происходит. Кто такая Барбара Герера? Что ей нужно в Санта-Фе? И почему Мак велел ее ликвидировать? Как ему вообще разрешают убивать людей в мирное время? — Я поморщился, — Когда ты закончишь свой маленький рассказ, разъясни, почему надо было делать это в моей студии и с помощью моего пистолета? — Я остановился, так как Тина рассмеялась, — Что тут смешного?

— Ты смешон, liebchen, — сказала она и похлопала меня по щеке, — Ты так забавно барахтаешься на крючке.

— Дальше, — предложил я, когда она замолкла.

Тина улыбнулась.

— Это же твоя студия и твой пистолет, милый. И ты слышал, что все вещи девушки теперь у тебя в машине. Если я сейчас уйду и оставлю ребеночка тебе…

— Продолжай, — повторил я.

— Боюсь, chere, ты меня недооцениваешь. Считай, что с моей стороны очень мило прийти тебе на помощь. Я бы и не подумала сделать это для кого-нибудь другого. И Лорис это понимает — вот почему он бесится от ревности. — Она мягко рассмеялась мне в лицо. — Представь себе, Эрик. Писатель — ясное дело, неуравновешенный тип, — сообщает в полицию, что, к своему неописуемому удивлению, обнаружил у себя в кабинете труп хорошенькой девушки, с которой только сегодня познакомился на вечеринке, но уже успел обсудить — так, что слышали другие гости, — возможность встречи позже вечером. Кто поверит его ужасу и негодованию? Орудие убийства принадлежит ему!

— Ну-ну, мистер Хелм, — заговорила она низким мужским голосом. — Мы же тоже мужчины и понимаем… Почему бы вам не признаться, что вы потихоньку вручили мисс Герере ключ от студии и предложили подождать вас там? Как только ваша жена заснет, вы придете — конечно, чтобы прочесть ее рукопись, и только… Вот что тебе предстоит услышать, — пробормотала Тина с той же улыбкой, — если ты вызовешь полицию. И что ты ответишь, дорогой?

Я молчал. Тина вытащила из сумки сигарету. Закуривать ей пришлось самой: я не пытался ей помочь. Когда она снова обратилась ко мне, улыбка исчезла, а голос стал глуше и настойчивей.

— Так что же ты скажешь, Эрик? Война давно закончилась. Но сколько времени нужно, чтобы все забыть? Тридцать лет? Двадцать? Или, может быть, только пятнадцать? Мы никогда не давали обета молчания или глупых клятв в верности. Мак всегда говорил, что тот, кто испытывает потребность в таких клятвах, первым же их и нарушит. Мы вместе воевали в Германии. В то время мы любили друг друга. И теперь ты выдашь меня полиции?

Тина замолчала, ожидая ответа. Но я не подал реплики: слово было за ней. Она затянулась и выпустила струйку дыма с тем гордым и несколько удивленным видом, который так свойствен многим женщинам — как будто они после каждой затяжки мысленно поздравляют себя с тем, что не задохнулись.

Бросив на меня взгляд, она прошептала:

— Беру назад свои угрозы и прошу за них прощения. Как я могу тебе угрожать? Я заявляю: эту девушку убила я, Маделайн Лорис — Тина. Я убила ее по приказу, потому что это сочли необходимым, чтобы предотвратить другое убийство, и, может быть, не одно. Но убила ее — я! Увидев, сколько времени она провела в беседе с тобой, мы предположили, что ей может прийти в голову дождаться тебя здесь. Это была лотерея, и мы угадали.

Лорис ждал с дубинкой за дверью — это он делать умеет, и к тому же очень неплохо. Но она все еще была жива. Твой пистолет нашла я — в единственном запертом ящике стола, но с таким жалким замком. И стреляла в нее — я. Точно так же, как она стреляла в других людей. Неужели, по-твоему, нож и пистолет служили ей украшением? Неужели, по-твоему, только мы умеем убивать?

Тина выпрямилась.

— Но зови полицию, и я им все расскажу. Сознаюсь в совершенном преступлении и не заставлю тебя за него расплачиваться. Я сяду на электрический стул, но не заговорю, потому что мне нет необходимости давать обет молчания, чтобы замолчать навсегда. И, пока жива, я буду думать о том, что человек, который послал меня на смерть, — это ты. Ты — с кем я когда-то вместе работала и… развлекалась. Но я не возненавижу тебя. Потому что всегда буду помнить ту великолепную неделю в Лондоне… давным-давно.