Путём всея плоти - [167]

И всё же, когда сказано всё, что может быть сказано против Батлера, факт остаётся фактом: когда он бывал значителен, он был так мощно значителен, и когда он бывал остроумен, он был так глубоко и осмысленно остроумен, что мы вынуждены проявлять неограниченное снисхождение к его слабостям и принимать их как черты привлекательные. Его чрезмерная и обидчивая застенчивость; его ребяческая вера в то, что всё случающееся с ним, даже самое обычное и тривиальное, достаточно интересно даже не просто в качестве документа-подлинника, но и что это стоит продавать как беллетристику; его сельско-пасторская убеждённость, что иностранцы с их причудливыми языками и рабочий люд с его неблагородными диалектами — это забавные существа, чьи словечки можно цитировать, как словечки умненьких детей; то, как он опекал и баловал своих любимцев, а противников срезал и изничтожал — всего этого, вкупе с его вздорной и извращённой самоограниченностью и нудным учительством, хватило бы, чтобы осудить пятьдесят обычных человек; но всё это столь полно искупается принадлежностью к Батлеру — собственно, в этом весь Батлер и есть, — что его биографу и в голову не приходит что-то скрывать, оправдывать или извинять.

В других отношениях Батлер жил не по своим заповедям. Б стране Erewhon он был бы отдан под суд за серьёзный проступок — легковерие — и сурово наказан. Казус Поли вывел бы его за черту сочувствия. А Поли за столь удачное одурачивание Батлера был бы посвящён в рыцари. Хорошо, конечно, называть снисходительность Батлера к Поли деликатностью, но в отношении кого угодно другого мы назвали бы её нравственной трусостью. Не уверен, не было ли это чем-то похуже. Порождённое приходским домом вожделение к покровительству и облагодетельствованию было у Батлера в крови; он и понятия не имел, как деморализовывал других, когда ему удавалось взять их на содержание. Если бы Поли, позорно прикарманивавший его пенсию <…> под предлогом своей бедности, тогда как на самом деле зарабатывал 900 фунтов как адвокат, <…> а Батлер был на грани банкротства, — если бы Поли открыто признал и продемонстрировал свою независимость, я твёрдо убеждён, что Батлер тут же с ним бы и поругался. А так, когда смерть выявила обман, единственное, о чём Батлер жалел, так это о том, что Поли нет в живых, чтобы его можно было простить. Тут Батлер был весь в отца. Не зря в «Путём всея плоти» заставил он своего Эрнеста, прототипом которого был сам, отдать детей на попечение барочника, объяснив это тем, что если бы он растил их сам, неумолимая наследственность заставила бы его обходиться с ними так же плохо, как его отец обходился с ним.

Если прямо и твердо не сказать этого о Батлере, его пример развратит мир. От идиотической его недооценки и пренебрежения мы уже переходим, несмотря на его собственные предостережения, к его обожествлению как человека, который не может поступать дурно <…>.

Очень жаль, между прочим, что Батлер не осуществил своего намерения разобраться с вопросом о браке, как он разобрался с эволюцией. Повторение им старой и не самой удачной поговорки, что дешевле покупать молоко, чем держать корову, <…> вполне в духе Батлера, ибо это очевидный пережиток того поверхностного гедонизма, который, как представлялось викторианцам середины века, логически следует из сделанного ими открытия, что Книга Бытия не есть научное описание происхождения видов, а данные евангелистами описания Воскресения не сходятся с точностью полицейских протоколов. <…> Вместо того, чтобы заключить, что всё это не составляет подлинной сути веры, что для этой подлинной сути абсолютно неважно, верят ли они или не верят тому или иному преданию или притче, оказавшимся с нею связанными, они упорствовали в том, что это важно, да так грандиозно важно, что они не могли отбросить самую топорную, не имеющую ни к чему никакого отношения историю о чуде, не обрушив с грохотом всего этического здания религии.

Альтернативой веры в неумные высказывания о Боге казался им безоглядный материалистический гедонистский атеизм. А ведь ещё сто лет назад Руссо сказал: «Отбросьте эти ваши чудеса, и весь мир падёт к ногам Христа». И вот извольте. Поскольку образование, которое получил Батлер, состояло в том, чтобы скрыть от него религиозные открытия Руссо, он вообразил, что утратил веру, тогда как утратил лишь суеверие, и что, отбросив чудеса, он отбросил Христа, Бога, Церковь и всяческие обязательства преследовать что бы то ни было, кроме собственного удовольствия.

Его ум был слишком могуч, чтобы долго терпеть такого рода насилие; но ему не было бы нужды терпеть и секунды, если бы его университет рассматривал Вольтера и Руссо как классиков и провидцев, а не как «неверных». Ведь именно в Шрусберийской школе и в Кембридже каноника Батлера научили лгать сыну, будто его мать убил «Erewhon». То есть его школьное и университетское образование внедрило в него невежество более концентрированное и опасное, чем невежество неграмотного пахаря. Как глупо всё это выглядит сейчас, если не считать того, что сотни каноников батлеров по-прежнему развращают своих сыновей в приходских домах и, возможно, бьют их, когда поймают за чтением Батлера — Батлера! — который грудью стоял за самые основания веры, когда Дарвин «изгонял из вселенной разум»!