Путеец - [6]

С куклой в руках Отомацу вернулся в контору и, усевшись за стол, открыл тетрадь ежедневных донесеней, куда давно уже нечего было записывать.

Из Саппорского главного управления позвонили во второй половине дня, когда Сэндзи здесь уже не было, он уехал утренним рейсом. Подняв телефонную трубку и услышав слова: «Главное управление», Отомацу невольно стал по стойке «смирно». В трубке раздался дорогой его сердцу голос. (С Новым годом! Это Хидэо…) — Неужто малыш Хидэ? Ой, прости, разве так говорят с начальником отдела! А отец утренним рейсом уехал в Биёро.

(Я собирался приехать вместе с ним, но сегодня первый рабочий день после Нового года…) В трубке наступило молчание. — Не велика важность. У тебя и так работы невпроворот, а тут еще я со своими проблемами… Зато теперь я наконец могу уйти на покой вместе с линией Хоромаи. Вот и с отцом мы как раз говорили, что быть путейцем — не самая завидная должность.

Отомацу старался говорить веселым голосом, живо представляя себе, что сидящий за своим рабочим столом в главном управлении Хидэо не знает куда девать глаза от смущения.

(Дядя Ото, я только что отправил вам все бумаги. Я понимаю, что очень виноват перед вами, и вот решил позвонить, чтобы попросить у вас прощения.) — Не велика важность. Ты и так без конца хлопотал за меня перед начальством. Надеюсь, это не повредило твоей карьере?

(Да нет же, я ничего такого не делал. Это все отец, он каждый день ходил в главное управление и вел переговоры с начальством. Еще он ежегодно собирал подписи среди жителей Биёро, ему удалось набрать тысяч десять.) — Вот оно что… Я и не знал. Сэн-тян ведь и словом о том не обмолвился.

(Он нарочно переодевался в рабочую спецовку и в выходные с утра до вечера стоял у подземного торгового центра. Конечно, негоже мне расхваливать собственного отца, но мне не хочется, чтобы вы на него обижались. Простите меня, пожалуйста, что так вышло. Я ничем не сумел помочь…) — Да что ты, не велика важность… Не хватало еще тебе, начальнику отдела, беспокоиться о всякой ерунде.

Некоторое время Хидэо молчал, слышно было лишь его дыхание.

(Дядя Ото, я… я хотел сказать, что я вам очень благодарен за все.) — Не говори чепухи, ты меня краснеть заставляешь.

(Но ведь это правда. Я бы никогда ничего не добился, если бы вы и в дождь и в снег не провожали и не встречали нас на платформе в Хоромаи. Я не умею красиво говорить, но это именно так.) — Да неужто ты бы без меня не поступил в Хоккайдский университет? А экзамены на высший разряд? Неужто бы ты…

(Я уже сказал, что не умею красиво говорить, но не я один так думаю. Те наши ребята, которые уехали в Токио, тоже не могут вас забыть.) Вот как… Ну, это уж чересчур…

Повесив трубку, Отомацу почувствовал, что совершенно выбился из сил.

Прошедшие полвека будто разом опустились ему на плечи, своей тяжестью придавив к земле; он долго стоял, ухватившись руками за конторский стол, и не мог сдвинуться с места.

Снегопад, снова начавшийся после полудня, все усиливался, в густой снежной пелене сделались почти неразличимыми силуэты терриконов. Стояла такая тишина, что у Отомацу начало звенеть в ушах, ему вдруг почудился скрип колес по рельсам, и он изо всех сил сжал руками свою седую коротко остриженную голову.

Внезапно он прислушался: кто-то стучал по стеклу кассы. Девочка-старшеклассница с длинными, заплетенными в косу волосами стряхивала снег со своего габардинового пальто. — Добрый день, господин начальник.

В том, как она склонила голову, Отомацу почудилось что-то знакомое. «Наверное, это старшая сестра вчерашних малышек», — подумал он, и у него вдруг стало легко на сердце. — А, ты, видать, самая старшая? — Вы догадались?

И прижав к щекам ладони в рукавичках, девочка рассмеялась. — Как тут не догадаться — вы все трое на одно лицо, да и голоса похожи. — Извините, что вчера так получилось. Простите нас, господин начальник. — Не велика важность. Наоборот, хорошо развлекли старика. Ну, входи же. Что стоять на ветру.

Девочка с любопытством осмотрела зал ожидания и восхищенно ахнула, увидев толстые балки и старинные витражи. От ее тонкого профиля невозможно было оторвать глаз. — Вы что, приехали погостить к родным? — Да, — оглянулась на него девочка, взмахнув длинной своей косой. — Так ведь… — наконец сообразил Отомацу, — вы, верно, дочки Ёсиэ из храма Эммёдзи? — Как? — девочка на миг растерялась, но тут же звонко расхохоталось. — А что, мы на нее похожи? — Ну да, вот ты, к примеру, точь-в-точь Ёсиэ, какой она была в школьные годы. Наконец-то! А то я измучился, никак не мог понять, чьи же вы дети. Перебирал в памяти всех хорошеньких девочек, которые теперь по возрасту могли бы годится вам в матери… Ну конечно же, Сато Ёсиэ. Одна из лучших учениц биёрского колледжа, ее даже старостой выбрали. Ну, входи же. Раз уж я наконец сообразил, кто ты такая, придется угостить тебя хотя бы супом сируко. — Спасибо, — сказала девочка, открывая дверь конторы. Сняв пальто, она аккуратно сложила его и протянула руки к печке. Взглянув на ее темно-синюю с белыми лентами матроску, Отомацу поразился: — Надо же, форма у тебя точь-в-точь такая же, какие были раньше в биёрском колледже. В последнее-то время все стали носить блейзеры… Да в этой матроске ты просто копия Ёсиэ-тян. — Во многих школах Хоккайдо носят матроски. Отомацу живо вспомнилось то время, когда еще продолжалась разработка последней шахты и зал ожидания кишел галдящими старшеклассниками. Каждое утро их собиралось здесь человек по тридцать, а то и больше — мальчики в сюртуках с золотыми пуговицами, девочки в матросках. Перед отправлением поезда Отомацу лично проводил перекличку, а жена его часто угощала детей супом сируко и сладким сакэ. — Я сварил этот суп к Новому году, но еще не успел доесть, попробуй-ка.