Путаный след - [5]
Митька знал этого шофера. Он жил в Петяхиной избе, через три дома от Митьки, и огромная машина каждую ночь стояла на гусином ложке у Безымянки. По утрам немец шел мыться на Безымянку. Был он краснолицый, всегда мрачный. Петяха рассказывал, что немец никогда с ними не разговаривает. Только тычет пальцем: давайте то, давайте это!
— Я сейчас слезу, — сказал было Митька, но шофер рванул его за ногу, и, падая, Митька машинально ухватился за него. Послышался треск, и зеленый погон немца остался в Митькиной руке.
— О майн гот! Руссиш швайн! — взвыл немец; от него пахнуло винным перегаром. — Руссиш швайн! — яростно повторил немец и, подняв Митьку над головой, что есть силы шмякнул об асфальт.
… Митька очнулся, медленно переполз с асфальта в канаву и сунул разбитое лицо в затхлую коричневую воду, распугав кривоногих водяных пауков.
Лицо засаднило ещё сильнее, но особенно болели руки. Ладони густо залепила грязь, и алая кровь проступала через неё.
Митька сделал несколько глотков, не понимая вкуса воды, потом, закашлявшись, выплюнул вместе с кровью два зуба.
Ползком он выбрался из канавы, маленький коренастый русский мужик, мокрые волосы его топорщились, рубаха прилипла к телу.
Он сделал всего несколько шагов, ноги подкосились, и он сел на землю. Посидел-посидел, снова поднялся, пошел, покачиваясь, уже не падая, назад к березняку.
— Подожди у меня, волчина гадская! — грозно простонал он.
Добравшись до погреба, Митька без всякого страха стащил одну мину назад под землю, вылез, затворил за собой дверцу, забросал её ветками. Потом сходил к своему стаду, там под пеньком у него был припрятан пастушеский мешок на двух лямках, в котором Митька таскал еду, сухие портянки, котелок да кружку, соль да спички. Вывернув все это на траву, он вернулся к погребу и стал засовывать мину в мешок.
Домой Митька не пошел, а спрятался в низкой соседней бане, поджидая темноты и то и дело поглядывая из окошка, не вернулся ли на свое место немецкий грузовик.
Но машины еще не было, зато два раза пробегала огородами Митькина мать. Искала его. Ну конечно, коровы давно вернулись, а его нет!
Не мог Митька показаться матери в таком виде. Он её знает! Она топор схватит и пойдет рубить краснорожего! Она из-за Митьки хоть на танки пойдет!
Ничего! Митька и сам справится! Пусть только краснорожий поставит машину к Безымянке. Митька подождет, пока совсем стемнеет, и закопает под заднее колесо мину. Машина-то тяжелая, недаром у нее три оси! Наверное, она не легче танка.
Уже давно приехала на свое место машина, давно в селе все затихло и уснуло, но Митька всё не решался выбраться из бани.
Огромные яркие звезды перемигивались в небе, казалось, что они висят очень низко, ниже, чем обычно, да и луна, хоть её всего-то половина, но всё равно так сияет, что видны за Безымянкой, аж на том берегу, мелкие пеньки и кочки.
Как назло, вся округа залита этим желтоватым изменщицким светом. Даже тени от берез протянулись, словно днем!
Оставалось одно: добраться до Безымянки ползком, а там, прячась за берегом, — до машины. Яму он топором сделает, топор как раз в бане оказался, а потом все дёрном да грязью залепит, тут уж ему луна в помощь будет. Краснорожий ничего и не увидит: он всегда утром бегом к машине бежит, вскочит в нее и сразу заводит и выезжает.
Митька взял мешок с миной, топор, выбрался из бани и пополз. Пополз быстро, иногда замирая на месте, прислушиваясь, потом, убедившись, что всё тихо, полз снова, пока не очутился у речки и не скатился к самой воде. Здесь он привстал вполроста, повертел головой и уже без остановок прокрался к машине и подлез под неё.
«Ну, все! — переводя дух, подумал Митька. — Тут и копать-то особо нечего. Вон какая колея продавлена, чуть разгребу только у заднего колеса — и всё. Ай и ловко до чего получилось! Завтра мамка скажет: „Неужто и у нас партизаны появились, зря я только болтала, что мужиков больше на свете не осталось“. Закопаю мину прямо в мешке. Мамка новый сделает».
И Митька топором начал разгребать колею.
В это время на другом берегу Безымянки, совсем рядом с Митькой, только речку перешагнуть, пошевелился человек. Давно уже он, лежа на земле, наблюдал за Митькой, ничем не выдавая себя, а сейчас поднялся и, рывком преодолев речку, нырнул под машину и навалился на Митьку.
— А!.. — вскрикнул было Митька, но ему тут же зажали рот.
«Вот и всё! Уследил краснорожий! Сейчас, как увидит, что в мешке, тут же и расстреляет… Пропал я… А мамка… одна теперь останется, — вертелись горевые мысли в голове у Митьки. — Ну что же он… Пусть уж скорее убивает, а то навалился, как лошадь, и молчит».
— Не дергайся, пацан! — вдруг проговорили по-русски прямо в его ухо. — И не дрожи, как осина! Ловко я тебя взял? Мне это проще, чем сверло заточить!
Услышав русскую речь, Митька чуток повеселел, но всё же от страха не мог сообразить, где он слышал этот голос.
«Кто же это, а? Петяхин батька? Не он… Федюхин-тракторист? Нет, у того голос сиплый, пропойщицкий… Кто же это?» — лихорадочно соображал Митька. Он попробовал было освободиться, но не тут-то было.
— Не дергайся! — так же тихо, но уже сердито приказали ему. — Отвечай, но только шепотом. Что пришел воровать, а? Ах, я и забыл, отвечать-то ты не можешь!
