Путь в Туркестан - [2]

– Это хорошо, любезный Дмитрий Николаевич, – объяснил ему стряпчий в Рыбинске, – что вы, сударь мой, находитесь в купеческом звании. Ныне, слава богу, не прежние времена, когда владеть землёю дозволялось лишь дворянам. Нет, вы не подумайте, конечно же, правила эти обходили, но, сами понимаете… трудно-с!

– Трудно или дорого? – переспросил новоявленный помещик.

– Вот именно-с, – улыбнулся собеседник и продолжил объяснения: – Теперь же никаких препятствий нет. Вы можете владеть, закладывать, перепродавать, в общем, распоряжаться по своему усмотрению. Вы, кстати, как собираетесь поступить?

– Пока не решил, – дипломатично ответил Будищев.

– Вот и правильно-с! – поддержал его стряпчий. – Надобно вам знать, что некоторые из здешних помещиков проявляли интерес к вашим землям. В частности, князь Ухтомский изволил интересоваться.

– Это здешний предводитель коман… то есть дворянства? – поинтересовался Дмитрий, с трудом удержавшись от шутки.

– А вы знакомы?

– Встречались, – неопределенно отозвался Будищев, не став пояснять, что князь был председателем комиссии, призванной решить, не является ли он сумасшедшим.

– Весьма полезное знакомство! Но знайте, никто из местных помещиков вам настоящей цены не даст.

– Почему?

– Да потому, что хозяйство вести они по большей части не умеют, да и не хотят, а земли предпочитают закладывать в банк и жить на проценты. Посему денег у них нет и никогда не будет.

– А купцы?

– Купцы – другое дело. Они могут и дать, если прибыль почуют. Но, конечно же, попытаются вас надуть. Так что держите ухо востро.

– Благодарю за совет. Кстати, а много ли у меня земли? А то я толком и не понял, пока перечисляли.

– Ничего удивительного, так уж у нас документы составляют, что людям без привычки они кажутся китайской грамотой. Но на самом деле, все не так уж и сложно. Итак, до реформы ваш покойный родитель имел село Будищево на двадцать шесть дворов. Девять дворов в соседней деревеньке Мякиши и шесть в Климовке. Итого сорок один двор или сто семьдесят ревизских душ мужеского пола, которые обрабатывали ни много ни мало, а три тысячи десятин земли. Из них две тысячи пахотной, шестьсот десятин леса, а остальное луга и неудобья, которые, впрочем, тоже использовались под пастбища.

После освобождения семьсот тридцать восемь десятин земли перешло в пользование крестьян, за которые из казны было выплачено «по справедливой оценке» двадцать тысяч рублей. От денег этих, скорее всего, ничего не осталось. Ваши сводные братья «постарались», а вот земля вся ваша. Прошу заметить, что пока имение было без присмотра, тамошние крестьяне пользовались в свое удовольствие и лугами и лесами. Так что вы, милостивый государь, коли будет такое желание, легко сможете их в эдакие штрафы загнать, что они, помяните моё слово, век не расплатятся.

– А кто управлял имением все эти годы?

– Некто Бастрыкин Николай Евгеньевич. Отставной поручик, кажется.

– И где же его найти?

– Да кто же его знает, – усмехнулся стряпчий. – Сбежал, сукин сын. Лес продал да и сбежал с деньгами. Так что от древостоя на ваших землях мало что осталось. Кстати, именно по этой причине вам будет трудно получить хорошую цену за имение. Лес, он всегда в цене, а новый когда ещё вырастет.

– Вот оно, значит, как…

– Уж как есть.

В общем, наследство при ближайшем рассмотрении оказалось не таким уж и большим, но, с другой стороны, нечего кочевряжиться, бери, что дают!

Представив крестьянам нового помещика, становой с чиновником отправились прямиком к старосте, где для них накрыли стол, отобедать чем бог послал. Священник, понятное дело, тоже не отказался перекусить с дороги, а вот Будищев приглашение Кузьмы проигнорировал.

– А где же усадьба? – недоуменно спросила Гедвига Генриховна и вопросительно посмотрела на Дмитрия.

– Тут близко, – ухмыльнулся тот.

Тут, пожалуй, надо представить спутников нашего героя. Гедвига Генриховна Берг ещё недавно была довольно популярной в Петербурге модисткой и имела собственную мастерскую по пошиву женского платья. Впрочем, несколько раньше в черте оседлости её знали как Гесю Барнес, мещанку города Бердичева, иудейского вероисповедания.

Чтобы добиться нынешнего положения, ей пришлось через многое пройти и многим пожертвовать. С Будищевым они познакомились на войне, куда она сбежала вслед за своим возлюбленным и поступила в военный госпиталь сестрой милосердия. Увы, предмет её обожания пал в боях за освобождение Балкан, а несчастная девушка осталась совсем одна. Слава богу, нашлись добрые люди, помогшие выправить ей документы и снабдившие средствами на первое время.

Случайно встретившись после войны, они вскоре близко сошлись и вот уже почти месяц жили как муж и жена, правда, невенчанные. Отсутствие свидетельства о заключении таинства брака, конечно же, представляло известные неудобства[5], но Дмитрий не обращал на них никакого внимания, а Гесе приходилось терпеть.

Вторая девушка была в своем роде ничуть не менее примечательной особой. Звали её Степанидой Филипповой или попросту Стешей, и происходила она из мастеровых. Сословие это, ещё совсем недавно крайне немногочисленное, в последнее время растет как на дрожжах, принимая в свои ряды наиболее обездоленных крестьян, бросивших землю и подавшихся в города в поисках заработка. Многие вполне заслуженно полагают «мастеровщину» отбросами общества, склонными к пьянству, буйству и всяческим беспорядкам, однако отец Стеши был человеком степенным и принадлежал к так называемой «рабочей аристократии». Аким Степанович служил машинистом парового молота и получал весьма высокое по его положению жалованье, а также имел свой дом, в котором сдавал угол Дмитрию, когда тот только перебрался в Петербург.