Путь в «Сатурн» - [8]

Бабакин с парнем вошли в дом.

— Сюда, — парень показал на дверь с табличкой «Управляющий конторой».

В тесном кабинете возле стола сидели пятеро мужчин в штатской одежде. На полу лежали туго набитые вещевые мешки. В углу возле двери стояли винтовки.

— Пантелеев? — спросил мужчина с крупной седой головой. Это был секретарь обкома партии Лещук.

— Так точно, — ответил Бабакин. Он по фотографии знал, кто этот седой человек.

— У вас должна быть… — начал седой, но Бабакин уже протягивал ему клочок бумаги с условной запиской от подполковника Маркова.

Секретарь обкома прочитал записку, тщательно ее разорвал, ссыпал клочки в пепельницу и поджег спичкой.

— Ну вот, — сказал он, когда бумажки сгорели, — я товарищ Алексей. А это — члены нашего теперь подпольного обкома. С ним вы уже знакомы? — товарищ Алексей показал на парня, который встречал Бабакина на аэродроме. — Товарищ Завгородний. Теперь — товарищ Павел. Он, как и вы, остается в городе. Договоритесь с ним о связи.

— До появления нашей группы мне приказано бездействовать, — сказал Бабакин.

— Я это знаю. Но на всякий случай о технике связи вы должны договориться… — Товарищ Алексей тяжело вздохнул. — Обстановка такова: передовые подразделения противника достигли поселка кожевенного завода на западной окраине города. Там они пока и сидят. Наверно, не верят, что мы оставили город без боя. Наиболее важные объекты взорваны. С темнотой все мы, кроме товарища Завгороднего, уйдем в лес. Когда думаете вступить по владение домом? — спросил товарищ Алексей и в глазах его мелькнула искорка смеха.

— Сегодня же.

— Ну и живите на счастье. Все документы по наследованию вами дома, как условлено, — в городском архиве. Комар носа не подточит…

— Спасибо.

— Как Москва? — помолчав, спросил товарищ Алексей.

Бабакин молчал, не зная, как коротко ответить на этот вопрос. Он вспомнил Москву, какой увидел ее последний раз несколько часов назад, когда мчался в машине на аэродром. Пронизанная солнцем, по-летнему пестрая, она показалась ему опасно невоенной. Возле памятника Пушкину толпились девочки с яркими цветами. А на углу возле тележки, торгующей газированной водой, толстяк в белом чесучовом пиджаке, сдвинув на затылок соломенную шляпу, со смаком пил воду, и стакан в его руке излучал ярко-красный свет… Почему-то вспомнилось вот это, и Бабакин не очень уверенно произнес:

— Москва спокойна.

— Не слишком? — спросил товарищ Алексей, строго глядя в глаза Бабакину.

— Спокойна, если со стороны смотреть, — немного смутившись, пояснил Бабакин. — А вообще-то и в Москве все на войну повернуто. Москвичи валом идут в ополчение…

Товарищ Алексей оценивающе оглядел Бабакина и сказал:

— Тут, глядите, поосторожней. Фрицы у вас будут рядом, а в Минске они уже показали себя.

— Волков бояться — в лес не ходить, — улыбнулся Бабакин.

— Ну, ну… — товарищ Алексей еще раз оценивающе посмотрел на Бабакина, потом — на часы. — Давайте-ка, товарищи, собираться.

С первой, еще неплотной темнотой они ушли. Бабакин и Завгородний в окно видели, как они пересекли улицу и один за другим исчезли в проломе забора.

— Кто бы мог подумать, что приведется такое… — вздохнул Завгородний. — Ну ладно. Помоги мне сжигать мосты.

Два бидона бензина они разлили внутри дома. Остальные вынесли во двор и там облили стены всех построек. Один бидон Завгородний опорожнил в «эмку», на сиденья. Потом намочил бензином тряпку и вынул из кармана спички:

— Ну давай. До свидания.

Бабакин вышел на улицу и направился к центру города. Он не дошел еще и до первого перекрестка, как за его спиной с ревом и треском к небу взметнулось сине-желтое пламя.

Глава 3

Разведывательный центр «Сатурн», нацеленный на Москву, был создан абвером уже перед самым нападением на Советский Союз.

Чем было вызвано создание этого специального центра? Ответить на этот вопрос нелегко, все связанное с абвером — германской военной разведкой — происходило в глубокой тайне. Шеф абвера Канарис не любил оставлять следов. Известно его изречение, что разведчик, заботящийся о своем архиве, — самоубийца. Все же кое-что можно понять, проследив события того времени, нашедшие отражение в документах или в мемуарах, на которые невероятно плодовитыми оказались недобитые гитлеровцы, в том числе и работники абвера.

Когда уже шла переброска дивизий к советским границам, состоялся разговор Гитлера с Канарисом «о русской проблеме». Этот разговор фигурирует в мемуарах, в переписке и даже в некоторых служебных документах. Упоминался он, в частности, и на Нюрнбергском процессе.

Что касается мемуаров, то изложение в них этого разговора находится в прямой зависимости от того, кем они написаны, с какой целью и где изданы. Так, в одном, выпущенном в Мюнхене мемуарном сочинении автор его, упомянув об этом разговоре Гитлера с Канарисом, приходит к категорическому выводу, что если бы Канарис не был изменником, этот разговор мог сделать совсем иным исход всей русской кампании. Тут что ни слово, то дремучая глупость или злоумышленная ложь. Исход войны не зависит от разговоров. Уж что-что, а поговорить Гитлер умел… Наконец, если поверить этому запоздалому адвокату Гитлера, Канариса следует считать чуть ли не защитником интересов Советского Союза. Между тем Канарис был одним из наиболее опасных наших врагов. Он смертельно ненавидел нашу страну, фанатически желал ее разгрома, а поняв раньше других, что Советский Союз оказался Гитлеру не по зубам, сделал все, что мог, для того чтобы внушить нашим западным союзникам мысль не торопиться с реальной помощью СССР, а то и вообще отказаться от союзничества, вступив в войну на стороне Германии…