Путь в Колу - [11]

- Ну коли обещал, так прибудет, - лениво проговорил пятидесятник. - И все-таки лучше было бы тебе побыть в этом становище. У тебя никого не осталось на свете, и не все ли равно, где жить. Здесь такое раздолье, стада вот оленьи... Гонял бы их по тундре... Женился бы на этой молоденькой лопинке и зажил бы здесь припеваючи.

- Это на тебя она глаза пялила, пока ты спал, - осерчал неожиданно Савва. - Это ты ей приглянулся. А может, ей полюбился твой малиновый кафтан и алая шапка?

Спирка громко, заразительно и весело рассмеялся, довольный, что задел парня за живое.

- В Коле красивых девок пруд пруди, - сказал пятидесятник. - Ни к чему мне лопинка.

Савва Лажиев и Спирка Авдонин продолжали мирно беседовать. Служивые, изредка покряхтывая под тяжестью оружия да вытирая с лица катившийся пот, молча шли следом за ними.

Неожиданно деревца расступились, и четверо путников вышли на поросшую белым мхом открытую поляну. Местами торчали из земли каменные глыбы, напоминавшие идолов, которым поклонялись лопины.

И тут произошло такое, чего никак не ожидал Савва Лажиев... Сверху, из-за косогора выскочили на поляну десятка полтора свейских воинских людей с обнаженными саблями в руках. Бабахнул самопальный выстрел, и один из чужеземных воинов покатился по земле. Савва обернулся на выстрел и увидел дымящийся самопал в руках у стрельца Никифора.

- Держи нож! - закричал Спирка Авдонин, кидая Савве кривой засапожный нож.

Савва стремительно нагнулся, схватил рукой лежавший возле ног длинный нож с костяной рукояткой... Но в следующий миг что-то тяжелое обрушилось сверху ему на голову... Чей-то кованый сапог наступил Савве на запястье, и он сел на землю... Все кружилось у него перед глазами, а земля словно закачалась и стала опрокидываться...

Потом качнулась и встала на прежнее свое место, и Савва увидел Спирку Авдонина, саблей отбивавшегося от четверых подступавших к нему свейских воинов. У пятидесятника было залито кровью лицо... Савва видел лишь белые зубы да сверкавшие свирепо и зло белки Спиркиных глаз.

Никифор и Прохор, встав спина к спине, отчаянно отбивались бердышами от наседавших свеев. Согласно стрелецкому воинскому уставу, трое русских воинов образовали живой качающийся треугольник и бились, не щадя живота.

Звенели стрелецкие бердыши. Тонко взвизгивали сабли. Ругань, хрипы раненых и отчаянные вскрики сливались в единый шум рукопашной схватки.

Савва видел, как упал на землю сраженный свейской саблей стрелец Прохор и алая кровь залила белый тундровый мох. Но падали на землю и чужеземные воины, сраженные Никифоровым бердышом и остро отточенной саблей Спирки Авдонина.

Силы оказались неравные. И вот уже Спирка Авдонин, весь залитый кровью, лежит на земле. Ему вяжут сыромятным ремнем руки, но он отбивается ногами от врагов и кусается... Хрипит от злости и боли, ругается на чем свет стоит.

- Разбойники! Жабы заморские! Ужо покажет вам воевода, как разбой чинить на исконной земле Российской державы!

Троих россиян со связанными руками свеи повели дальше. Путь их по-прежнему лежал в полуденную сторону, где когда-то стоял Печенгский монастырь. И лишь Прохор, стрелецкий сын и сам воин-стрелец, остался мертвый лежать на поляне.

8

Лет двадцать назад Кольско-Печенгский монастырь был самой отдаленной от Москвы обителью на всей русской земле. Вплотную к ее деревянным стенам, поставленным на высокий каменный фундамент, подступала тундра. Зеленые луковки храма Святой Троицы прежде весело глядели в светлые воды Печенгского залива.

По другую сторону Печенгской губы, в каких-нибудь полутора десятках верст начиналась королевская земля. Неведомая обитателям монастыря, текла жизнь в соседней, чужой стране, которую называли на Руси Свеей. Большой разбой учинили монастырю свейские воинские люди во время царствования на Руси Федора Иоанновича: пограбили братские келии и монастырские подвалы, сожгли иконы в храме Святой Троицы, повредили звонницу и оставили после себя позор и разорение.

Многие монахи, а также послушники и трудники вместе с самим игуменом бежали от воровских людей в Колу.

На старом месте остались несколько престарелых монахов да столько же послушников, не пожелавших оставить полюбившееся им обжитое место, богатое рыбой, зверем и птицей.

Иеромонах отец Илларион круто взялся за дело. Он сумел подчинить своей воле оставшуюся без игумена монастырскую братию, заставил очистить от скверны и грязи подвалы и келии, повесить на звоннице треснувший при пожаре колокол. Жизнь в монастыре возобновилась. Молодые послушники собрали в тундре разбежавшееся стадо оленей, стали ловить в быстрых ручьях красную рыбу. И снова потянулась в обители тихая привычная жизнь. И вот свейские воинские люди пришли опять... На этот раз они не трогали самих монахов и послушников, но пограбили всю накопившуюся мягкую рухлядь и растащили съестные припасы из монастырских подвалов.

Илларион тайком от овлуйского державца и свирепых его воинов послал в Колу пострижника Ферапонта, дав ему в провожатые пастуха-лопина Пяви Икандуексова, с наказом поведать воеводе Алексею Петровичу о всех бесчинствах, которые чинят королевские люди в царевой вотчине. О задержанных государевых межевщиках он просил сказать, что по сей день держит их запертыми в подвалах овлуйский державец.