Путь ученого - [31]

Присутствовавшие при этом ученики Николая Егоровича пришли в ужас, но он хладнокровно заметил:

— Нужно будет заняться изучением вибраций (колебаний) лопасти винта, которые в случае, подобном сегодняшнему, могут повлечь катастрофу во время полета.

Глава X. Создание основ теории авиации

Весной 1905 года Николай Егорович был озабочен предстоящим переездом на новую квартиру. Он очень не любил домашних хлопот и неурядиц. Разыскать квартиру и переехать туда для него было целым событием. Когда ему предстояло какое-нибудь сложное, хлопотливое дело, отрывавшее его от привычной деятельности, он всегда задолго мучился, преувеличивал трудности.

Сменить квартиру он решился только тогда, когда домик в Гусятниковом переулке, где он жил последние годы, совершенно пришел в ветхость.

Николай Егорович искал квартиру недолго.

Как-то шел он по Мыльникову переулку и увидел на чугунной решетке белый билетик: «Сдается квартира из семи комнат».

Николай Егорович вошел во двор, весь заросший пахучей желтой ромашкой. За решеткой высились серебристые тополя и виднелись густые кусты сирени.

Квартира оказалась не слишком удобной, все комнаты были проходные, но Николаю Егоровичу понравилось, что окна кабинета выходят во двор. Значит, будет тихо и удобно заниматься. В саду смогут гулять Леночка и Анна Николаевна. Недалеко Чистые пруды. Анна Николаевна сможет сидеть там на скамейке и смотреть на детей, гуляющих с нянями.

Так Николай Егорович поселился в Мыльниковом переулке, где и прожил до своей кончины.

Комнату Лены Николай Егорович устроил около своего кабинета. Он трогательно заботился о дочке и очень болезненно переживал все, что касалось ее.

Один раз Леночка каталась во дворе с горы, и ее подшиб какой-то мальчишка. У девочки из верхней губы брызнула кровь. В это время как раз возвращался домой Николай Егорович. Увидев окровавленную дочку, он смертельно испугался и потащил ее домой.

— Убили, изуродовали девочку! — не помня себя, кричал он в полном отчаянии.

Потом уткнулся головой в косяк двери и зарыдал.

Послали за соседом-доктором. Тот старался успокоить Николая Егоровича, уверяя, что рана пустяковая, все пройдет, ничего не будет заметно, но Николай Егорович едва решился взглянуть на Лену.

В этот вечер он уже не мог работать. То сидел на диване, то подходил к спящей дочери и долго смотрел на нее…

После переезда на новую квартиру вся семья Жуковских и Микулиных, по обыкновению, собралась в Орехове. Но время было невеселое. Газеты приносили тревожные известия о восстаниях крестьян, о забастовках, об организуемых полицией еврейских погромах.

Недавно окончилась война с Японией. Царская Россия потерпела полное поражение. В Цусимском бою погиб сын Ивана Егоровича мичман Жорж. Год тому назад Жорж приехал в первый раз в Орехово, ходил с Николаем Егоровичем на охоту, принимал участие в прогулках, пикниках. Всем он очень понравился, особенно своим молоденьким двоюродным сестрам — Кате и Вере.

Последнее письмо Жорж прислал с острова Мадагаскар, где останавливалась эскадра вице-адмирала 3. П. Рожественского.

В Цусимском проливе, встретившись с японцами, необученная, неподготовленная к бою эскадра погибла.

Затонул и броненосец «Князь Суворов», на котором был молодой Жуковский…

Зимой 1905 года Николай Егорович часто оставался дома и работал у себя в кабинете. В университете и Техническом училище занятий почти не было из-за студенческих волнений.

С каждым днем положение становилось напряженнее.

В декабре началась в Москве всеобщая забастовка. Носились слухи, что готовится вооруженное восстание.

Николай Егорович не мог работать. В страшном волнении он ходил по кабинету.

Пришел сосед и объявил, что на Пресне рабочие построили баррикады, началась стрельба.

— Уберите куда-нибудь ваши охотничьи ружья, Николай Егорович, говорят, будут ходить по домам с обыском, отбирать оружие, — посоветовал он.

Николай Егорович положил охотничье свидетельство в старый, почерневший ягдташ, который висел на оленьих рогах над диваном. Дробь и порох унесли и спрятали в дровяной сарай.

Ночью Москва погрузилась в полнейшую темноту. Фонари на улицах не горели, конки не дребезжали, даже извозчики не показывались. Лишь изредка слышались далекие гулкие выстрелы.

Николай Егорович не ложился спать. Он ходил по комнате, держа в руках старый медный подсвечник с оплывшей свечой. От его высокой фигуры по стенам скользили причудливые тени.

Среди ночи раздался тихий звонок: прибежал один молодой доцент-еврей. Он испугался погрома и преследований полиции. Николай Егорович распорядился постелить ему постель в кабинете, а сам продолжал ходить из одной комнаты в другую, прислушиваясь к выстрелам, грохотавшим уже совсем близко.

Утром испуганная горничная шепотом сообщила:

— У нас на заднем дворе студенты через забор прыгают и за сараем прячутся.

— Открой скорей дверь в сенях, — взволнованно сказал Николай Егорович, — пусть спрячутся! За ними, наверно, полиция гонится.

В эти тревожные дни к Николаю Егоровичу все время заходили студенты узнать, не надо ли ему чего-нибудь. Они рассказывали о боях на Пресне, о том, что рабочие после героического сопротивления разгромлены Семеновским гвардейским полком, переброшенным из Петербурга.