Путь самурая, или Человек-волна - [19]

Сяку Кэн потупился, якобы задумавшись, где будет удобнее его отрубленной голове.

— Ты великий и милосердный воин, — поморщился он. — Да уж слишком воняешь тухлой рыбой! Поэтому, прости, я не могу позволить тебе распоряжаться моей головой.

Самурай рявкнул и так махнул мечом, что разрубил бы, вероятно, и трёх слонов, окажись они поблизости. Однако откуда взяться слонам на острове Хонсю, в долине Ямато? Единственный слоноголовый Ганеша и тот далеко, в ущелье тенгу.

А Сяку Кэна такие приёмы фехтования разве что забавляли. Бодучая корова, пожалуй, ловчее и опаснее этого надменного самурая. Впрочем, низко и недостойно издеваться над противником, каким бы скотиной он ни был! Постыдно превращать бой в игру.

Сяку Кэн перехватил своё весло обеими руками, как боевой меч тати. Легко увернувшись от очередного глупого наскока, зацепил самурая по руке так, что она хрустнула. А в следующий миг обрушил невероятно тяжёлый удар «грома» на его рыбью башку, отчего взметнулись усы, закатился последний глаз, и самурай пал на землю, зазвенев железной чешуёй. Он ещё хрипел, пытаясь что-то выговорить, и Сяку Кэн склонился над ним.

— На роду … пи-пиписсано, — сипел он, затихая. — Не от меча…с-с-гину… от дерева…

— Моё имя Рюноскэ! Дракон! — прокричал ему на ухо Сяку Кэн. — А убил тебя меч «Быстрой волны»! Запомни, и расскажи всем в аду!

И отвернувшись, пошёл прочь. Ещё до захода солнца он схоронил приятеля Ушиваки по кличке Ноздря рядом с его братьями и своей матерью.

«Было зеркало, и нет его. Была башня, и нет её. Многие были, и нет их, — думал Сяку Кэн, возвращаясь в сумерках к лачуге. — Были, и нет! Те, кто встречаются, рано или поздно расстаются, как говорил мой папа».

— А мы пока тут, — вышел навстречу ямабуси Энно с Микэшкой на руках. — Ветер затих, и земля успокоилась. И обитель наша цела. Да только вот в храме у Большого Будды голова отвалилась…

Они долго сидели у костра, вспоминая Ноздрю.

— Теперь он в пути на запад, за море, — говорил Сяку Кэн, выстругивая из весла боевой меч. — У меня с ним много общего. Что-то переходило от него ко мне, и обратно. Не знаю, как объяснить, потому что волнение в сердце.

Ямабуси подбрасывал сучья в огонь, поглаживал кошку и кивал, соглашаясь:

— Верно-верно. Я видел это в бронзовом зеркале. У вас есть доверие к судьбе и покорность неизбежному, стойкость перед бедой и дружеское отношение к смерти. Позволю себе сказать, вы настоящие самураи!

Сяку Кэн замер, глядя в костёр. Ему мерещился рубиновый треугольник из башни дайгоринто.

— Сегодня я убил человека. И это было так просто, что стало жутко. Конечно, есть что-то большее, чем жизнь. Я хочу верить, а Ноздря точно знал.

Наверное, старый бродяга ямабуси кидал в огонь какие-то колдовские травы и корешки. Сяку Кэна словно подхватила лёгкая быстрая волна, и подняла так высоко, что костёр едва виднелся маленькой звёздочкой.

— Ты как хрупкое зеркало, в котором отражаются несокрушимые камни мани, — долетал до него, как ветер, чей-то бирюзовый голос. — Знаешь ли, от кого императрица Комё получила их? Она приняла обет — совершить омовение тысячи больных и немощных. Последним оказался прокажённый, весь в жутких язвах и струпьях. Содрогаясь, Комё омыла и его. Тогда он воссиял, одарил императрицу и скрылся в небесах.

Волна опустила Сяку Кэна на землю.

— Кто же это был?

— Нет прямого ответа, — усмехнулся ямабуси. — Думал, ты скажешь! Возможно, лучше не называть его. Ведь у каждого имени, у каждого слова есть свой дух. А тот, кто явился императрице, выше всякого духа.

— Завтра я уйду, — сказал Сяку Кэн, задрёмывая, склонив голову на деревянный меч. — Сделай одолжение — оставь себе Микэшу.

Он так и заснул у костра, а ямабуси всё продолжал говорить, и эти речи снились Сяку Кэну. Многое узнал во сне. Может, потому, что спал последний раз в нынешней жизни.

Ямабуси Энно восстановит башню дайгоринто над могилами, а потом уйдёт в горные пещеры, там его место, и будет при нём вместо шаманки Микэшка. А Ганеша разыщет в космическом времени свою прежнюю голову, но предпочтёт остаться со слоновьей. Подрастает Нобунага Ода, который прекратит безумную войну всех против всех. И даже маленький Токугава живёт уже два года в этом мире, не думая и не гадая, что род его будет править страной двести пятьдесят лет. А человек-волна по имени Рюноскэ не погибнет от меча. Его ужалит на смерть какой-то странный шмель или оса.

Когда костёр прогорел, задолго до восхода солнца, Сяку Кэн собрался в дорогу. Ямабуси похрапывал, а у него под боком приютилась кошка.

Сяку Кэн так и не зашёл в деревню, где родился ровно двадцать четыре года назад. Он даже не обернулся ни разу. Путь его был прям и скор, как меч быстрой волны, выточенный из весла, бывшего ветвью криптомерии.

Путь быстрой волны

В середине августа, в день поминовения усопших, когда уже зацветал лотос, Сяку Кэн шёл по старой дороге к поместью князя Фарунаги.

Последний раз он проезжал здесь на лошади с папой Ясукити. Мало чего переменилось вокруг. Вот здесь папа скакал на четвереньках, изображая зайца. А тут среди деревьев впервые мелькнул Ганеша под зонтиком-привидением. Всё та же мелкая стремительная речка у стен поместья. Только теперь Сяку Кэн легко перепрыгнул её.