Путь - [36]

— Да, это я вроде поняла, — она покрутила головой с непонимающим видом, — но причём тут внетелесный опыт?

— Ой, точно! Так вот, Алиса, возвращаясь к вашему вопросу. — Александр пожевал губы. — Итак, мы выяснили, что всё видимое нами — это пространственная ментальная картинка, созданная зрительной системой. Надеюсь, что вы понимаете — мы можем перемещаться только в ней, а никак не в реальном мире, да? Ничто не выскочит из тела, так как не во что перемещаться. Всё происходит внутри живого мозга — и разум, и эмоции, и даже умение ходить.

А вот когда нарушается работа отделов мозга, отвечающих за осознание границ своего тела, а есть и такие отделы, представьте себе — это угловая извилина, тогда человеку становится трудно перемещаться в пространстве. У нас в ликее, кстати, сейчас один такой больной до сих пор лежит на реабилитации. Заново учится ходить, не понимает, где заканчивается он, и начинается окружающий мир.

Эта самая ангулярная извилина как раз-таки соединяет информацию от различных долей мозга, и именно там мы распознаём границы собственного тела. Нарушение работы угловой извилины приводит к тому, что человек начинает беспомощно барахтаться в той пространственной картине, которую создал мозг, и тогда можно увидеть себя, парящего сверху, например. Вот так. Всё это — и то, что мы видим, и то, что мы чувствуем — результат работы миллиардов нейронов. Поэтому человек не летает по операционной, он перемещается в ментальной картинке, которую создал его мозг. Значит, если была травма или в мозг поступило слишком много какого-то вещества, то легко можно потеряться в просторах вселенной и летать хоть по космосу, хоть по операционной.

— То есть, вы всё же хотите сказать, что души нет? — раздула ноздри Алиса.

— Я хочу сказать, дорогая Алиса, — успокаивающе произнёс Алекс, — что я так думаю. А учёным свойственно ошибаться, ведь, вообще, наука — это дитя ошибок. Но, исходя из моих знаний, я считаю, что никакой души нет — есть только мозг и его работа, состоящая из огромного количества сложнейших процессов.

Алиса молчала. Было видно, что разговор почему-то доставляет ей неприятные чувства.

— То есть вы действительно хотите сказать, что души, которая болит и мучается, предчувствует беду — не существует? Что любовь и другие эмоции — это лишь работа мозга?

— Да. И влюблённость, и ревность, и все остальные чувства.

Алиса снова погрузилась в мысли.

— А экстрасенсы? Телепатия? Люди видят события, которые будут, предсказывают будущее. Как вы это объясните?

— Никак не объясню, я в этом не разбираюсь. Знаю, что измерений больше, чем те четыре, что мы можем ощутить сенсорной системой нашего тела, а что там в тех измерениях творится — мне не ведомо. Могу сказать лишь — если человек что-то увидел или представил — это точно работа мозга. Пока нейроны не создадут картинку, мы её не увидим. Вот за это я ручаюсь. Как бы то ни было, внетелесное тесно связано с соматическим.

На этот раз молчание затянулось, и Шурик решил немного сменить направление разговора:

— И ещё, поймите, Алиса, — он неуверенно улыбнулся, — я не психолог и не нейропсихолог, я преподаватель нейродисциплин. Это разные вещи. Нейропсихолог сначала делает томографию мозга, потом биохимию крови, возможно, возьмёт экспресс-анализ ДНК, после этого начнет создавать вымышленные ситуации и сканировать паттерны поведения. Одна, максимум две недели плодотворной работы, и карта вашего мозга будет нарисована. Тогда уже начнутся восстановительные процедуры, может, и медикаменты дадут. Вон, болезнь Паркинсона, например, за сорок лет до её возможного развития начинают лечить слабой стимуляцией чёрной субстанции…

— Да я прекрасно понимаю это, — перебила его Алиса, непонимающе фыркнув, и, сменив тон, перешла в наступление. — А почему вы не нейропсихолог, кстати? Вы же неплохо знаете черепушку, а эти мозго-психологи прилично зарабатывают.

— Ну, как сказать… — развёл пальцы Шурик и чуть помолчал, — понимаете, я всегда хотел стать великим учёным, получить Союзную премию или Нобелевку, на худой конец. Хотел делать научные открытия, совершать невозможное! Я с самого юного детства мечтал стать таким, с того момента, как впервые очутился на залитом светом пороге госпиталя, — Алекс словно окунулся в прошлое. — Я же был, мало сказать — ошарашен, я был потрясён! И уже с самого младшего ликея знал, куда мне идти! Я выбрал медицинский профиль, отучился два курса в Аквилейском ликее, потом вернулся и закончил Ахейский, сейчас пошёл в магистратуру, поскольку мне больше научная деятельность нравится, если честно, чем преподавательская. Сейчас нужно кандидатскую защищать, но пока некогда. На работе дел по горло, — врал Александр, пытаясь произвести впечатление и скрыть личный кризис. — Исследованиями хочу заниматься. Я пока ещё ничего нового не открыл, хотя есть кое-какие наработки, конечно…

— Так, а почему вы не нейропсихолог? Вы так и не ответили на мой вопрос. — Алиса вернула нить разговора в нужно русло. — Что вам мешает, не могу понять?

— Так это же совсем другой путь, — непонимающе заморгал глазами Алекс. — Одно дело открытия совершать, и совсем другое — обычная врачебная практика. Этим же нужно всё время заниматься.