14. «Никаких товарищей! Никаких начальников!..».
И снова в путь. Как прежде. Нет, не совсем, как прежде. Поспешней, с тревогой в сердце. Оглядываясь и впитывая в себя каждый шорох, каждый треск обманно-спокойной тайги. Снова гуськом: впереди Степанов и сзади всех теперь только один прапорщик.
Но полковник совсем размяк, ослабел. Он далеко отстает от Степанова и хорунжего; дальше, чем прежде. С ним, из-за него отстает прапорщик. Но теперь Степанов не так охотно (да и раньше охотно ли?) приостанавливается, чтоб подождать отставших. Теперь Степанов молча наливается злобой — и шагает. Шагает вперед по целому снегу, взрыхляя и попирая грудь тайги.
Один раз хорунжий уговорил его остановиться, другой — потом он решительно выругался и холодно сказал:
— Если вы хотите подыхать тут в тайге, оставайтесь с этой бабой... Я пойду один. Тут все дело в том, чтоб идти как можно скорее!
— Но как же бросить?..
— Плюньте, хорунжий, на жалость! Понимайте так: лучше спастись двоим, троим, чем наверняка гибнуть ради одного.
— Он товарищ... наконец, он был начальником...
— К чорту! Никаких товарищей, никаких начальников!.. Спасайся, кто может!
Хорунжий пристально поглядел на Степанова. Хорунжий что-то обдумывал. Он оглянулся: далеко позади мелькала спотыкающаяся фигура полковника. Он полз медленно. Хорунжий понял, что так нельзя будет уйти от опасности.
— Да... — сказал он. — Плохо дело...
— Поняли? — удовлетворенно спросил Степанов. — Ну то-то!
А когда полковник приблизился, а за ним прапорщик, Степанов, глядя ему прямо в лицо, сказал:
— Вот в чем дело, полковник... Вам придется поторапливаться, потому что мы больше не будем задерживаться из-за вас... Нужно спешить.
Полковник поглядел на Степанова и перевел взгляд на хорунжего. Тот отвернулся. Полковник кашлянул: чорт, горло перехватывает!
— Это значит: решили бросить меня? — вяло сказал он. — Понимаю... Ну, ну, бросайте! бежите, гады вы этакие. Уходите все!
Степанов и хорунжий не отвечали. Ответил прапорщик:
— Нет, полковник! Я останусь с вами...
— Вы! — повернулся к нему полковник. — Не надо! Уходите тоже... Мне никого не нужно...
Хорунжий тихо сказал что-то Степанову и снял с себя сумку. Тот сделал то же. Они развязали свои котомки, порылись в них, отложили часть провизии в кучку на снег. Хорунжий шагнул к полковнику:
— Вот здесь — часть нашего пайка... Мы со Степановым пойдем быстрее вас, нам хватит того, что мы себе оставили...
Полковник молчал.
Степанов снова взвалил на себя свою поклажу. Хорунжий помедлил и занялся своею.
Завязали завязки на груди. Кашлянули. Потоптались на одном месте.
— Ну, что же, — нерешительно сказал хорунжий. — Пойдем... Далеко не отставайте... Придем на место — вышлем за вами лошадей...
Степанов круто повернулся и зашагал вперед. Потом хорунжий.
Остались двое.
Прапорщик подобрал оставленную им провизию. Он увязал ее в свою котомку. Полковник молчал, опершись на винтовку. Прапорщик подошел к нему:
— Почему вы не уходите с ними? — хмуро спросил его полковник. — Почему не уходите вы?..
— Пойдемте, полковник, — мягко сказал прапорщик. — Пойдемте потихоньку. Авось, как-нибудь доберемся до людей...
Полковник выпустил винтовку из рук, она рухнула в снег. Он медленно опустился на-земь, обхватил голову обеими руками и заплакал злыми, беспомощными слезами.
— Ну, отдохните немного... отдохните! — бормотал прапорщик, и был растерян его взгляд, и пухлое обветренные губы подергивались.
— Отдохните... А потом, помаленьку пойдем...
Замелькали мелкие снежинки, зыбкой белой стеной обволоклась тайга. Замелькали, закружились и стали оседать на широких белых лапах ветвей, на рыхлых следах, на утоптанном пролеске, на грубо и наспех срубленном лабазе.
Сквозь зыбкую сетку, мягко ступая по снегу, прорываются бесшумно и без всякого усилия (так приятно и легко рвать эту преграду!) волки.
Они учуяли. Они дождались.
Но близка добыча, а так недосягаема. Где волкам справиться с лабазом! Они щелкают зубами. В горящих голодных глазах нетерпение и ярость. Они прыгают вокруг этого вороха бревен и сучьев. Они взвизгивают.
Но — откуда-то внезапно потянуло чужим духом. Острые уши насторожились. Длинные морды вытянулись, ноздри втягивают в себя этот дух.
Сорвались с места волки. Дальше от этого враждебного запаха, дальше!
Живыми людьми запахло.
Волки метнулись в сторону. Они уходят. Они скроются. Но они будут ждать. Они будут сторожить издали, притаясь...
К лабазу подбежали собаки. Обнюхав его, они залаяли. За собаками подошли люди. Они оглянулись кругом, и, заметив лабаз, обошли вокруг него.
— Надо поглядеть! — сказал один из них.
Другой молча высвободил ноги из лыж и принялся разбрасывать бревна и ветви. Потом к нему присоединился второй. И скоро из-под бревен и еловых ветвей показалось тело прапорщика, того, который был так молод и недавно мечтал еще о сладком запахе марки Коти.
Оба наклонились над трупом.
— Полушубок-то, гляди, совсем хороший! — удовлетворенно сказал один.
— Да и катанки хороши... Малость подошву подкинуть — и вовсе в аккурате! — обнаружил другой.
— И штаны ватные... теплые.
— Шапка с ушам...
