Путь на Индигирку - [47]

— Так то ж луконинская баба! — в простоте душевной выкрикнул кто-то. — То ж Авдотья!

— Я те покажу Авдотью! — грозно пробасил Луконин с другого конца палатки. — Со мной она рядом, разуй зенки…

— И нешто я такая? — взвизгнула Дуся, сидевшая рядом с мужем. >

— Так а кто ж? — в мертвой тишине продолжал все тот же не в меру любопытный любитель театрального искусства.

— Свою-то бабу проверь… — ответил кто-то, и зал грохнул от надрывного хохота.

Но в следующее мгновение зрители были захвачены прямо-таки профессиональной игрой Коноваленко, и никому уже не приходило в голову спрашивать, кто такая на сцене.

IX

В антракте, когда мы дали свет, в зале послышалась какая-то возня, задвигали скамейками. Я заглянул в прореху занавеса. Между рядами скамеек от двери кто-то силком вел Гриня, наряженного в белый больничный халат поверх флотской шинели. Шапка была нахлобучена на него задом наперед, во рту виднелась затычка из грязной тряпки или рукавицы, руки завернуты назад и связаны за спиной. Гринь вертел головой, видимо, хотел что-то сказать, упирался и, лишь подчиняясь сильным пинкам сзади, продвигался к сцене.

Я вышел в зал. Гриня вел Федор.

— Вот, чужих мороженых зайцев воровал, — сказал Федор и со всей силой ткнул Гриня кулаком в спину. Гринь утробно взвыл, крутнул плечами, халат на нем затрещал.

В палатке стало тихо, в задних рядах поднялись.

— В чем дело? — спросил я у парня. — Это вы его связали?

— Связал, чтоб не убег. Ползком крался к яме с зайцами, для маскировки халат на себя напялил. У-у, бандюга! — Федор опять дал изрядного тычка связанному Гриню. — Сами разберитесь, как он чужих зайцев задумал своровать…

Из дверцы, ведущей за кулисы, выскочил Данилов, переодетый во все сухое. Только жесткие вороненые волосы отблескивали влагой. Он молча подошел к товарищу и негромко сказал:

— Оставь, Федя…

Тот не ответил, даже не взглянул на Данилова, будто его и не было рядом.

— Оставь, Федя… — настойчиво повторил Данилов.

Федор, словно назло Данилову, опять ткнул Гриня в спину. Глаза якута блестели гневом. Резким движением он отбросил руку Федора и встал перед ним грудь с грудью. Сжатые губы Федора посерели, худощавые щеки, казалось, еще более ввалились, и он процедил сквозь зубы:

— Чего тебе надо?..

Мне показалось, что они сейчас сцепятся, я никогда не видел Данилова таким неуступчивым.

— Оставь, Федя… — негромко попросил Данилов. Голос его дрогнул, и глаза набухли слезами. Да, мало еще я знал людей, с которыми жил бок о бок! Я мягко отстранил его, шагнул к Федору.

— Ну-ка, развяжи! — сказал я.

— Сам развяжешь. Мое дело было словить.

Кирющенко подошел к нам, выдернул кляп изо рта Гриня.

— Чего ты, Гринь, опять натворил? — спросил он. — Расскажи народу, в чем дело.

— Паразит! — в сердцах воскликнул Гринь, освобожденный от кляпа, и рванулся к парню. — Ох же паразит!

Руки у него все еще были связаны. Федор не двинулся с места. Кто-то из первых рядов подскочил к Гриню и принялся освобождать его от пут. Обретя свободу, Гринь прохрипел: «Паразит!» и кинулся на обидчика. Я едва сумел ухватить полу больничного халата. Материя с треском разорвалась, и Гринь влепил «паразиту» затрещину.

В зал со сцены спрыгнул Коноваленко. На нем все еще было широченное платье и самодельный парик из пакли, какой конопатят срубы. Он сгреб Гриня, оттащил его в сторону и запихал в крохотную дверцу у сцены. Парик слетел с его головы. Баба с мужичьим лицом и всклокоченными волосами произвела неотразимое впечатление, поднялся дикий хохот. Федор пошел было к выходу, но Коноваленко схватил его за ворот телогрейки и повернул к себе. Тот не стал сопротивляться, спокойно остановился и своим холодным, цепким взглядом смотрел в лицо старпома.

— Постой! — воскликнул Коноваленко в наступившей тишине. — Чего это ты затеял, зачем Гриня связал?

Среди зрителей поднялась Наталья, торопливо прошла между скамьями. Шубка ее была распахнута, волосок к волоску туго причесанные волосы отблескивали под яркой лампой, подвешенной посреди палатки. Она подбежала к нам и всей тяжестью повисла на руке Коноваленко, сжимавшей ворот Федора.

— Господи, нечистая сила! — пробормотал Коноваленко.,

— Опомнись, Петро, — сказал я, заставляя его опустить руку.

— Как ее к ночи повстречаешь, так до утра глаз не сомкнешь, — сказал он. — Сохрани меня бог!

— А все-таки объясни, в чем дело? — воскликнул я, подходя к Федору. — Ты делаешь, что хочешь… — Меня охватил гнев, Наталья из-за него ушла от нас и едва все не развалилось. — Странно, что происходит в поселке, понять ничего нельзя. Кто же тут все это?.. Кто?..

В моем восклицании невольно прозвучал намек на происшествие в протоке, о чем я и не думал, и теперь вдруг понял, что превратно могут истолковать мои слова. От общего внимания и от того, что я так неосмотрительно сказал, мне стало неприютно и холодно на душе.

— Оставь Федора, — густым простуженным баском неожиданно сказал Коноваленко. — Ни в чем он не виноват. Гриня связал, так то мы промажь себя разберемся. — Он тоже понял, какой смысл может быть придан моим необдуманным словам, и защищал Федора.

— Чего ты меня взялся заслонять? — спросил Федор и, усмехаясь бескровными губами, посмотрел на Коноваленко. — Ты себя обороняй, они и тебя подведут под монастырь, с тебя спрос больше, ты первый раненого нашел…