Путь на Индигирку - [21]
— Молодцы!
Федор молча повернулся, глянул на меня, пробормотал:
— Получай свою типографию, герой! — и, усмехнувшись, пошел к борту на катер.
Луконин деловито огляделся вокруг, сказал, что надо будет собрать побольше трапов, положить один на другой и тогда только стягивать ящик на берег.
— Не убежит, завтра возьмемся… — добавил он.
Стариков смотрел вслед Федору и покачивал головой. Наконец сказал:
— Плывите, пришлете катер за мной, — и пошел опять на берег к грузам.
Грузчики, повеселев, шумно переговариваясь о том, как типография не давалась и как все-таки с ней сладили, пошли садиться на катер. Редактор Рябов, в помятом кителе, с выбившимися из-под шапки и прилипшими к потному лбу волосами, по пути на катер подошел ко мне и негромко сказал:
— Без этого синеглазого не вытащили бы, и газету не на чем было бы печатать. Поговори с ним, дай зарисовку в первый номер.
— Да! Вот так Федор! — сказал я. — Только сейчас он не станет разговаривать.
— Это верно, — согласился Рябов. — Почему-то обозлен на всех. Странный человек… — задумчиво проговорил он и отошел от меня, смешался с толпой грузчиков у борта, дожидавшихся своей очереди спуститься на катер.
Никто из команд судов не успел перейти в дома на берег, катер опять развез нас по пароходам и баржам. Луконин, Федор, я и еще несколько человек первыми высадились на «Индигирку», стоявшую уже в протоке. Спать, спать… Я отправился без ужина в свою каюту и, не раздеваясь, тяжело повалился на койку. Кто-то постучал в дверь.
— Входи, — пробормотал я, не поднимаясь с койки.
Дверь скрипнула. Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, немного повернулся и одним глазом покосился на вошедшего. В каюте, прикрыв за собой дверь, стояла Наталья. Не по размеру большая телогрейка обвисла на ее плечах. Девушка смотрела на меня немного испуганно и молчала. Я медленно поднялся, сел на краю койки, потирая глаза.
— Извини, — сказала Наталья, — я ненадолго, сейчас уйду…
Я молчал, тупо уставившись в пол, не находя в себе силы подняться.
— Садись, — сказал я.
Наталья покачала головой.
— Что у вас произошло на барже? — спросила она.
— Федора чуть не придавило… — безразлично, все еще в полудреме сказал я.
— Боже мой!.. — тихо проговорила Наталья. — Как же так? Он ничего не говорит…
— Ящиком с печатной машиной… Данилов спас Федора… Если бы не Данилов…
Я испытывал странную физическую боль оттого, что мне не дают заснуть. Наталья смотрела на меня болезненным, страдальческим взглядом.
— У него несчастная судьба… — проговорила Наталья. — И еще это…
Сейчас мне было все равно, какая судьба у Федора. Сквозь не отпускавшую меня дрему я смутно вспоминал, что Рябов просил меня поговорить с Федором, написать о нем. Постепенно я стал засыпать, теряя представление о реальности, и очнулся, когда подбородком коснулся груди. Вздрогнул, выпрямился, у двери никого не было, Наталья ушла. Я с облегчением повалился на койку.
Утром проснулся посвежевшим, ломота в плечах и ногах прошла, наверное, стал привыкать к тяжелому труду. В каюту постучали, вошел Семен Рябов, я узнал его имя вчера в трюме.
— Долго спишь, — сказал он, — надо с баржи выгружать на берег печатную машину нашу. Семьсот килограммов, — добавил он, — мы теперь все на килограммы прикидываем: куль с мукой — восемьдесят, ящик с маслом — двадцать пять, куль колотого сахара — девяносто, ящик со стеклом — сто двадцать… А наша машина, поди ж ты, семьсот… Вот житуха пошла, — заметил он, совсем как сказал бы Луконин или Федор, и рассмеялся. — Местную лексику осваиваю. Закурить тут у тебя можно?
Он присел на край койки и принялся сворачивать из клочка газеты цигарку, насыпав на него крупно нарезанную, пахнущую медом махорку.
— Ты же папиросы куришь, — сказал я.
— Выпросил у ребят махры, тоже, знаешь, свой колорит…
Семен разжег цигарку, затянулся, каюта наполнилась синим, едким дымком, стало как-то уютнее.
— Да, все своими руками, правильно Васильев сказал, — поспешно одеваясь, заметил я.
— Тоже герой! — усмехаясь, сказал Рябов. — Энергичен, умен, и уважает его народ, а смотри, как он с этой «охотой»… Что-то я его не пойму.
— Посмотрим… — неопределенно сказал я. Васильев мне чем-то нравился, и не хотелось раньше времени осуждать его. Судить людей легко… — В этой глуши и в самом деле не так, как там… — я кивнул куда-то в сторону.
— А что не так? — спросил Семен и острым взглядом сквозь стекла очков посмотрел на меня. — Да, что-то не так, а главное, все же так, как и там, откуда мы с тобой приехали. — Он задумался, забыв о своей цигарке. — Знаешь, — заговорил он, — читал я в какой-то статье, уж не помню где, что труд немеханизированный, без машин, без техники — это будто бы не социализм. Речь в той статье шла о каком-то романе, где показывалось, как начали осваивать таежный уголок, вот вроде нашего — все своими руками… Разве так можно, говорилось в статье, писать о советских тружениках; без техники — это уж не советский человек… Вот как было закручено! А если ее тут нет, этой техники, если все только начинается? Разве дело в том, как работают — с техникой или без техники? Во имя чего трудятся, что хотят создать — вот что важно. Так вот это самое «во имя чего» и там, в обжитых районах, и у нас — одно и то же. И советский человек, если он руками вытягивает из трюма тяжеловес, все же остается советским человеком, делает это во имя строительства социализма. Прав я или нет?
Через десятки километров пурги и холода молодой влюблённый несёт девушке свои подарки. Подарки к дню рождения. «Лёд в шампанском» для Севера — шикарный подарок. Второй подарок — объяснение в любви. Но молодой человек успевает совсем на другой праздник.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.
В романе «Мужчина в расцвете лет» известный инженер-изобретатель предпринимает «фаустовскую попытку» прожить вторую жизнь — начать все сначала: любовь, семью… Поток событий обрушивается на молодого человека, пытающегося в романе «Мемуары молодого человека» осмыслить мир и самого себя. Романы народного писателя Латвии Зигмунда Скуиня отличаются изяществом письма, увлекательным сюжетом, им свойственно серьезное осмысление народной жизни, острых социальных проблем.