Путь на Грумант. Чужие паруса - [3]

До Вани долетали отрывки беседы и других промышленников:

— Мал он зверек, да сходный: сала с его, поди, пуда с два будет, да окромя того кожа…

— В море встанет ежели темень — жди дождя, в горах завязалась — быть крепкому ветру…

— И того года сын не вернулся с моря, да и лодьи не стало…

— Што и говорить, беда, да ведь избывная; мало ли народу пропадало, а после ворочались…

— Степан! — позвал Ваня сверху. — Посмотри–ка на море! Кабыть зверь большой у лодьи гуляет.

Степан Шарапов и другие поморы оглянулись в ту сторону, куда указывал мальчик.

— Да ведь это акула, ребята! Вот бы словить! Сходи, Степан, к кормщику, проси, чтоб дозволил, — раздался чей–то голос.

Степану самому хотелось поразмяться, и он не заставил себя долго просить.

— Пусть позабавятся молодцы, — решил Химков, — скажи Климу, чтоб снасть готовил. Времени на акулу–то немного уйдет.

Старый Клим достал из трюма бочонок, продырявленный в нескольких местах, и привязал к нему с одной стороны толстую веревку саженей в пятьдесят, а с другой — тяжелое грузило.

Ваня, успевший слезть с мачты, тащил вместе с Федором Веригиным длинную железную цепь с заостренным крюком на конце. Акулий крючок похож на согнутую булавку, если только представить себе булавку из толстого болтового железа длиной этак фута в два. К свободному концу цепи Шарапов и Веригин привязали крепкую смоленую веревку, намотанную на деревянную вьюшку.

Остальные промышленники в это время убирали паруса, а Химков измерял глубину — берег был близко. Оказалось около двадцати саженей.

Через несколько минут отдали якорь. Лодья остановилась и, плавно покачиваясь, стала приходить на канат, разворачиваясь по ветру.

Клим уже заканчивал свои приготовления. Он наполнил бочонок ворванью и кусками протухшего нерпичьего жира. Поморы знали: пахучий жир — самое лакомое блюдо для акулы.

— Ну, бросай, Степан, бочонок в море–то, да не мешкай, — торопился старик, — а я удило налажу.

Из бочонка, расплываясь по воде, потянулась струя жира.

— Смотри, Ванюха! — крикнул Степан. — Потекла лайва–то! Теперь акула к нам враз пожалует.

Но Ваня был уже в другом месте. Он помогал Климу насаживать на крючок приманку — пудовый кусок мяса.

— Дядя Клим, а как мы знать будем, что акула наживу возьмет? — волновался Ваня.

— Сам увидишь, не мешай с разговором. Подай лучше жердь, вон там, у борта, лежит.

Тонкий конец поданной Ваней жерди старик выдвинул наружу, а комель крепко привязал к бортовому брусу. Потом он бросил крючок с наживой в море и, потравив изрядно веревку, ловко накинул петлю на конец жерди.

— Теперь, Ванюха, все в порядке. Тут тебе и удило, и леска, и крючок.

Не прошло и пяти минут, как хищная рыбина отыскала приманку и вмиг проглотила ее вместе с крючком. Толстую сосновую жердь согнуло в дугу.

Только этого и ждали охотники.

— Сюда, ребята! — весело крикнул Степан.

Двое поморов взялись за веревку. Акула свободно давала тащить себя, почти не сопротивляясь. Вот она совсем близко, тянули уже за железную цепь. Наконец из воды показалась тупая голова акулы. Свирепо глянули на людей круглые глаза, фосфорически вспыхнули яркозеленые зрачки.

Ваня заметил, что челюсти хищника с некрупными, но острыми зубами судорожно двигались, как две пилы. Акула старалась перегрызть железо.

Федор Веригин, великан с широченными плечами, держал наготове полупудовый деревянный молот — кротило. Как только акулу подтянули к борту, он сильным ударом оглушил ее, и мореходы, набросив цепь на ворот, быстро вытащили добычу.

— Смиренна акула–то! — говорили мореходы, окружив распластавшуюся на палубе двухсаженную рыбину.

Действительно, полярная акула, «морская прожора», страшна только в воде. Вытащенная на палубу, она, в противоположность своим южным сестрам, совершенно безопасна.

Несколько человек, ухватившись за цепь, протащили акулу еще на два–три шага, на более удобное для разделки место. От шершавой акульей кожи на палубе остался заметный след: как будто дерево оцарапали стальной гребенкой. Это оттого, что акульи чешуйки снабжены как бы мелкими, загнутыми назад костяными гвоздочками.

Острый нож в руках богатыря Веригина с трудом брал крепкую кожу. Сделав широкий надрез на брюхе, Федор ловко отделил печень. Вот она, большая, желтая вывалилась наружу.

— Ужо натопим воюксы[6] — пуда три, не меньше, — заметил Степан.

Затем вспороли акулий желудок. Все знали, что иногда там можно обнаружить самые неожиданные предметы На этот раз, кроме двух небольших нерп, в брюхе ничего не оказалось.

Перед тем как выбросить акулу за борт, Клим через тон кую тростниковую трубочку надул воздухом рыбий желудок. Это было старое поморское правило.

— Вишь, удило–то вдругорядь поставили, — объяснял старик Ване, завязывая разрез куском веревки. — Ежели акулу так бросить, не надувши, она враз затонет и другие акулы ее жрать начнут. А приманку тогда не тронут, и не жди.

Напоследок старый Клим вырезал кусок шершавой акульей кожи пригодится в хозяйстве, а тушу, дружно поднатужась, мореходы спихнули обратно в море.

— Смиренна акула то, — говорили мореходы, окружив распластавшуюся на палубе двухсаженную рыбину.

Вторая акула также быстро была поймана и разделана. Размером она была не меньше первой, в желудке у нее оказалось около двух десятков крупных рыб.