Путь летчика - [53]

В воздухе каждый занят своим делом. Штурманы устанавливают курс; летчики ведут корабли по заданному курсу; механики регулярно, через каждые десять-пятнадцать минут, забираются в крылья и проверяют работу моторов; радисты держат связь с землей и с другими кораблями; корреспонденты записывают свои впечатления. Одни только зимовщики сидят без дела. Они не отрывают глаз от окон…

Новая Земля открывается перед нами. Далеко в прозрачном воздухе смутно вырисовываются знакомые контуры Маточкина Шара. Мы близки к цели. Остаются еще два этапа – Рудольф и полюс.

…Хорошо отдыхать в светлой, чистой комнате. Кругом улыбающиеся, дружелюбные лица. Невольно вспоминаешь дом, семью. Родные беспокоятся о нас. Уверен, что наши радиограммы их не удовлетворяют.

Медленно мы подвигаемся, очень медленно…

* * *

Пролив Маточкин Шар пересекает Новую Землю. Он делит ее на две части, южную и северную, и соединяет два моря – Баренцово и Карское.

Мы хорошо знаем, что Арктика таит в себе много неожиданностей. Плохая погода бывает здесь гораздо чаще, чем хорошая. Но Маточкин Шар отличается еще и своими особыми местными ветрами, так называемыми стоками. Когда кругом ветер в три-четыре балла, в проливе свирепствует шторм.

Поэтому-то нам и хотелось лететь прямо на Землю Франца-Иосифа. И мы не ошиблись в самых худших предположениях. На другой же день после нашего прилета поднялась неистовая пурга. Сметая покровы с гор и поднимая снежные вихри на высоту пятнадцать-двадцать метров, ураган нес их от берегов Баренцова моря в Карское. И зги не видать. Выходя из помещения, попадаешь в какую-то белую тьму.

Мы установили дежурство у самолетов. От зимовки к машинам протянули веревки и по ним держали направление, иначе легко можно заблудиться.

Сидя в теплой комнате, мы делились своими воспоминаниями о жизни в Арктике. Вдруг открылась дверь и вошел занесенный снегом Спирин.

– Тебя трудно узнать, - засмеялись мы.

– Крепко метет!-снимая маску и меховую кухлянку, вздохнул Иван Тимофеевич.

– Где же Арктика?-поддразнивая Спирина, спросил Шевелев.-Тебе ведь хотелось с ней познакомиться…

Под ударами двенадцатибального шторма вздрагивали стекла.

– Да, сейчас я с ней основательно познакомился, – ответил Спирин.-Против ветра итти невозможно, задыхаешься, с ног валит. На гору я поднимался на четвереньках. Достается же нашим самолетам! Никогда бы не поверил, что ветер может повернуть пропеллер у застывшего мотора, да еще с редуктором. Чудеса да и только!

Просмотрев список, я обращаюсь к Бабушкину:

– Михаил Сергеевич, твоя очередь нести вахту. Бабушкин торопливо оделся и вышел. С воем и свистом захлопнулась за ним дверь.

– Как ты ни кутайся, - снова вздохнул Спирин, вытряхивая из рукава тающий снег, - ничто тебе не поможет. А что творится в самолете! Кажется, уж как плотно закрыто, и все же в кабину и в крылья горы намело…

– А если в воздухе застанет такая погода, что тогда? – перебил Спирина доктор зимовки.

– На большой высоте не так страшно, - вмешался я, – но если бы пришлось садиться, от самолета ничего бы не осталось.

Неожиданно поднялся Шевелев.

– Хоть и неприятно вспоминать, - возбужденно заговорил он, - но я вам расскажу о нашей неудачной посадке в этом проливе в начале сентября тридцать второго года.

– В то время, – рассказывал Шевелев, – у нас в Севморпути было всего пять самолетов. Их использовали для разведки льдов и проводки судов. На одном из них. на двухмоторной летающей лодке, я пошел однажды в глубокую разведку. Нам предстояло пройти вдоль Новой Земли до мыса Желания, пересечь Баренцово море и попасть на Землю Франца-Иосифа. Здесь, в проливе, есть так называемая Белушья губа, где помещалась наша бензиновая база.

Был вечер. Бензин у нас на исходе. Недолго думая, решаем переночевать на базе, а рано утром двинуться дальше.

Летело нас всего шесть человек. Ветер почти не чувствовался, над морем не болтало.

Заходя в пролив прямо с Карского моря, мы прошли над зимовкой, где сейчас коротаем время. Вижу, Порцель, первый летчик, убрал немного газ и постепенно теряет высоту. Второй летчик наблюдает за движениями товарища. Механик Чечин только что спустился в кабину. Проварихин занял его место у мотора. Сообщив зимовщикам, что идем на посадку, радист Ручьев убирает антенну.

Подходим к Белушьей губе. Летчик совсем убрал газ, планирует на посадку. Машина чуть покачивается, сейчас сядет. И вдруг совершенно неожиданно, на высоте двадцати метров, ее стремительно бросает вверх. Мы чувствуем, что какая-то страшная сила давит на нее снизу. Нас прижимает к сиденьям.

Через несколько секунд давление снизу резко ослабевает. Машина на мгновение застывает на месте, и с той же силой ее бросает вниз. Теперь мы отрываемся от сидений.

Рули управления ослабевают. Летчик резко берет штурвал на себя, но самолет его не слушает.

Не успели мы опомниться, как оказались совсем низко над водой. Раздался оглушительный треск, и больше я ничего не помню.

Очнувшись, я долго соображал: «Что случилось? Где я?» Боли не чувствовал. Приподнял голову, смотрю – нос самолета погружен в воду, моторов нет.

Из носовой части, из обломков, вылезает Чечин. Вода вокруг покрыта масляными пятнами.