Путь к славе, или Разговоры с Манном - [58]

— Нет. Они нам ничего не собираются давать. Нам нужно самим добиться всего этого: сидеть в ресторанах там, где они нам запрещают. Ходить по тротуарам, раз они считают, что нам можно топать только по проезжей части. Мы добиваемся этого, высоко держа головы и глядя в глаза белым людям. Мы добиваемся этого тем, что стоим за себя.

— Как этот Мартин Лютер Кинг в Алабаме? Пока он добивается только того, что его избивают и бросают в тюрьму.

— Ты знаешь другой способ?..

— Я знаю другой способ. — Теперь я снова взглянул на незнакомца и начал излагать ему основы своей религии. — Ты добиваешься успеха. Такого успеха, такой популярности, что белые люди не смогут встать у тебя на пути, даже если захотят, но они и не захотят. Чего они хотят — так это видеть тебя, быть рядом с тобой. Они хотят выстроиться в очередь и выложить свои кровные только за то, чтобы провести пару часов в твоем присутствии.

— Вот, значит, чем ты занимаешься — стремишься к успеху.

— Это лучше, чем получать дубинкой по голове.

— Тогда почему же ты шел пешком в Майами, а не ночевал в отеле на пляже?

Эта реплика так больно хлестнула меня, что я позабыл о своей щеке. Я сидел молча — ответить мне было нечего.

Незнакомец продолжал вести машину.

До конца поездки мы больше не произнесли ни слова. Дорога была не очень ровной, но машина нашла удобную скорость и катилась в монотонном ритме, который весьма способствовал тому, чтобы успокоиться. Нас окружали только темнота и тишина, и почему-то все это казалось неправильным. У меня было такое чувство, как будто весь мир должен был обезуметь после полученной мной травмы и люди должны были вопить во все горло: как и почему такой позор мог случиться с Джеки Манном? Но вокруг были лишь темнота и тишина. Я был одинокой жертвой. Миру было наплевать — он и плевал.

Наконец мы приехали в Майами, к гостинице «Мэдисон».

— Здесь с тобой все будет в порядке?

Я кивнул. Кажется. Не помню. Мой разум, без того расшатавшийся до основания, полностью сосредоточился на монументальной задаче — как раскрыть дверь.

— Спасибо вам.

Незнакомец пожал плечами.

— Уверен — ты бы то же самое сделал для меня.

Не зная, что еще сказать на прощанье человеку, который спас мне жизнь:

— Удачи вам.

— И тебе тоже. Как знать — может, если ты будешь идти своим путем, а я своим, — мы еще и встретимся посередине.

Я вышел из машины, а водитель покатил дальше. Я не сомневался, что он благополучно доберется до Миссисипи.

Я вошел в «Мэдисон». В холле сидел Сид, сам не свой от тревоги. Как только он меня увидел, нервно выпалил:

— Джеки, какого черта… — Увидев, что я в крови: — Тебе плохо?

Было ли мне плохо? Ведь я же решил, что своими шутками заслужил право считаться кем-то, — и тут мне грубо напомнили, что я — всего-навсего жалкое черное ничтожество. Плохо ли мне было? Хуже, чем в аду.

— Где ты был? Я пол-Майами на уши поставил, тебя всюду полиция ищет. Я обзвонил все отели на побережье, в городе. Я объездил все…

— Мне нужно сейчас немного отдохнуть.

Сид перестал задавать вопросы, ничего больше не стал говорить. Он купил мне выпивку — купил мне целую бутылку, а потом отправил меня в мой номер.

Я выпил.

Меня стошнило.

Снова выпил.

Забрался под душ. Я стоял под холодными, бурыми от ржавчины струями воды и плакал. Через десять минут я сполз по стенке с выщербленным кафелем и сел на дно ванной, продолжая плакать. Через сорок минут я выключил воду и просто плакал. Потом, покончив со слезами, я сказал себе, сказал себе несколько раз: то, что произошло, произошло не зря. Не зря, потому что я кое-чему научился; столкнувшись с жестокой действительностью, пройдя по острию смерти, я получил кое-какое образование. Усвоенный урок: мне еще очень многое предстоит сделать. Мне нужно было настолько вырасти, чтобы никогда больше не оказываться в глухомани вроде Флориды, ни в какой глухомани вообще. Я заново переосмыслил свое предназначение. Сидя на дне ванной, в луже жижи с песком, я поклялся себе, что Джеки Манн будет самой выдающейся знаменитостью. Он должен ею стать во что бы то ни стало, любой ценой.

Меня снова стошнило.

Я еще немного выпил.

Лег в постель. Я мог бы проспать целую вечность.

На следующее утро Сид разбудил меня — видимо, повинуясь чутью, он устроил так, что мы уезжали более ранним поездом. Я очень обрадовался этому.

Собирая вещи, я нашел у себя носовой платок того незнакомца. Поскольку я не знал, кто он такой, у меня не было возможности вернуть платок. И я его выбросил.

Мы с Сидом сели на поезд.

Мы уехали из Флориды.

В поезде я думал только о том, что каждая миля приближает меня к дому, приближает меня к Томми. Я знал, что, как только я окажусь рядом с ней, она, не говоря ни слова, одним своим присутствием сразу сделает так, что весь мир снова мне улыбнется.

* * *

Томми сказала мне:

— Я встретила одного человека.

Те двое южан с их медным кастетом, с их доской, утыканной гвоздями, не могли бы причинить мне более сильную боль. Томми нанесла мне удар в самое сердце.

Томми тотчас же заметила, как я поморщился от боли, и поправилась:

— Нет-нет. Я не имела в виду, что встретила другого мужчину. Я познакомилась с одним человеком, с представителем звукозаписывающей компании. Это маленькая фирма. Новая. Вот и все, что я хотела сказать, малыш. — Она взяла мою руку и сжала ее — на языке физического контакта дала мне понять, что наша связь по-прежнему прочна. В то утро Томми была со мной особенно нежна. Знала, что мне несладко пришлось в последнюю неделю гастрольной поездки (доказательством тому служила повязка, положенная на порез на щеке), но она не была посвящена во все подробности. От них я ее уберег. А себя уберег от необходимости заново переживать те события.