Путь к славе, или Разговоры с Манном - [39]

— Джеки… Джеки! — позвал меня откуда-то издалека бестелесный голос Томми.

Я остановился. Обернулся. Голос Томми был бестелесен потому, что сама Томми стояла в десяти шагах от меня, возле какого-то подъезда. Меня настолько захватило движение собственных грез, что я даже не заметил, как она остановилась.

— Я живу здесь.

Я только кивнул в ответ, не говоря ни слова, как будто так и надо — когда парень смотрит, как девушка стоит возле подъезда.

— Ты в порядке?

Я летал, я парил. Я был влюблен.

— Да. Все отлично.

Я подошел к Томми и встал рядом.

Она стояла.

Я продолжал стоять.

Так мы оба стояли.

Двадцать лет с хвостиком. Можно было принять меня за старшеклассника.

Томми первая прервала эту пантомиму:

— А почему ты меня никуда не приглашал?

— Приглашал. Сегодня.

— Нет, раньше. Да и сегодня не приглашал. Это я тебя пригласила.

После секундного колебания:

— Я хотел. Раз десять почти было решался. Просто боялся, что вокруг тебя все эти парни вьются.

— Какие — эти парни?

— Ну… Ты же такая известная певица…

— Известная? — Томми засмеялась так, как не смеялась, наверное, на моем выступлении. — Кафешки, парочка клубов. И это успех?

— Ну, когда смотришь со стороны…

Томми прекратила смеяться. И строго на меня поглядела:

— Это что — единственная причина? Ты хотел ко мне подойти только потому, что я была для тебя чем-то вроде знаменитости?

— Я хотел к тебе подойти потому, что, еще до того, как я встретил тебя, еще до того, как узнал о твоем существовании, я всю свою жизнь уже любил тебя.

Это была поэзия на шатких ногах. Это была чушь, которую обычно не болтают девушке — особенно при первом свидании. Может, остаточный кайф, под которым я находился, заставил меня все это сказать. Может быть. А может, это была чистая правда, которая шла от самого сердца. Наверное, так оно и было, потому что Томми, как рентгеном, просветила меня насквозь своим взглядом, попытавшись выявить хоть малейший признак фальши, ломанья или насмешки, — и случись мне пусть на йоту отступить на словах от того, что было у меня на душе, то поскакала бы моя черная задница обратно к себе в Гарлем.

Закончив меня изучать, пристально в меня вглядываться и взвешивать мою судьбу:

— Не зайдешь ко мне на чашечку кофе?

— Мы уже пили кофе.

— Но заходят же не для того, чтобы пить кофе. — Улыбка. Улыбка куда более взрослая, чем ее годы.

Так вот, а теперь знайте — и не подумайте плохого об этой девушке: в ту ночь ничего между мной и Томми не произошло. Ничего — если не считать того, что это был самый чудесный вечер в моей жизни.

* * *

Сид был человеком не без способностей. И главная из них — во всяком случае, в моих глазах — состояла в его умении творить маленькие чудеса. Мне он сумел раздобыть работу в приличные часы. Фрэн он подкинул договор о записи. Договор этот означал, что какая-то фирма выпустит и будет распространять ее сингл при условии, что сумма расходов не превысит пятисот долларов. Пятьсот — и на студийное время, и для музыкантов, а остаток — на выпуск и распространение. Такой ангажемент не сулил никаких денег. В лучшем случае, если все пойдет хорошо, Фрэн услышат за пределами клубов. И все равно одна мысль об этом уже будоражила: первый договор Фрэн, первая запись. Первый настоящий успех для одного из нас. Конечно, мы почувствовали, что это — только начало всего хорошего.

Пятисот долларов не хватало на то, чтобы нанять продюсера. Поэтому на записи, чтоб следить за ходом дела, будет присутствовать Сид. Я тоже буду рядом — просто чтобы быть рядом, чтобы разделить радость Фрэн.

Крошечная студия, на которую хватало такого бюджета, не поражала роскошью — мягко говоря. Скорее, наоборот. Ничего общего с Брилл-Билдинг[19]. Конура в Вест-Сайде, недалеко от старого квартала Тин-Пэн. Обшарпанные стены, ковер с узором из кофейных пятен. Бычки. Повсюду, по всему полу, валялись бычки от сигарет, докуренных до самого фильтра. Кто, черт возьми, столько накурил? — удивился я.

Как в музыкальном зверинце, пространство там состояло из целой вереницы кабинок звукозаписи, и, проходя мимо, можно было увидеть за каждым стеклянным окошком по исполнителю. В этом зоопарке было много всякой живности. Исполнители с молочно-белыми лицами — их нетерпеливость пробивалась даже сквозь звуконепроницаемое стекло; исполнители бывалые — спокойные и уравновешенные: очередная запись очередной пластинки. Обычная работа — а что тут особенного, когда выполняешь обычную работу. Исполнители нервные. Нервные не потому, что они новички на музыкальной сцене. Как раз наоборот. Нервничали они потому, что топтались на ней слишком долго, но за много лет так и не добились успеха. Они хватались за последний шанс — неудача преграждала путь вперед, поражение напирало сзади. Глядя правде в глаза, они потели и бледнели, расхаживали взад-вперед по своим тесным кабинкам, как крысы, отчаявшиеся найти лазейку и выбраться из ловушки. Но сколь ни удручающ был дух уныния, витавший тут повсюду и чуть ли не кричавший о себе, Фрэнсис его в упор не замечала. Она все еще была полна боевого задора.

Сид провел Фрэн в нужную кабинку, познакомил с музыкантами. Она с энтузиазмом приветствовала их. Те энтузиазма в ответ не проявили. Это были ребята-почасовики. Парни, которым платишь, а они играют. Значит, певичка здесь в первый раз, да? Улыбочки, надежда прославиться… Что ж, и это не ново. Где денежки, и что за музычка?