Путь к морю - [4]

Стоял Моряк с друзьями на каменных ступенях пристани и впивался глазами.

А громадины кораблей стального цвета спокойно и стройно рисовались на рейде, поблескивая яркокрасной ватер-линией.

До самой пристани резвились легкие военные шлюпки. Загорелые ребята выскакивали на берег и видимо с наслаждением скакали по ступеням, разминали ноги.

— Куда топаем?

— В парк!

— В клуб!

И уходили, далекие и недоступные. Какое им дело до пацанов, что пялят зенки на море и разевают рты на тонные фасонные форменки.

Долго стоял Моряк на пристани, заглядывал в глаза, хотел заговорить, но ничего не удавалось. Дождался, когда шумливый, чванливый буксирка[5] подкатился к выточенному каменному крейсеру «Коминтерну», забежал так и этак, потом зацепил его канатом и, важно надуваясь, потащил в Южную бухту.

Буксирка гугукал, пыхтел, выходил из себя, встречаясь с другими кораблями, — словом, преувеличивал свою роль. «Коминтерн» тянулся нехотя на неприятную канитель — погрузку угля и свысока поглядывал на взбалмошного буксирку.

Моряк понял его и рассмеялся.

Вечером город блестел огнями и военморами.

Для них открыт приморский бульвар, для них играет музыка вальсы, для них разрядились городские девчата, а в морском клубе имени лейтенанта Шмидта улыбается афиша черною рожей:

«КРАСНЫЕ ДЬЯВОЛЯТА»

ДЛЯ ВОЕНМОРОВ КИНО

Моряк тут. Несколько раз впирался, хотел пройти, и каждый раз контролер подставлял коленку и легонько отстранял его:

— Не лезь.

А ну — попытаю еще раз! Опять замешался в белую массу военморов.

— Ты куда?

Цапнул его сзади за вихры.

— С вами охота— взмолился Моряк.

Уцепивший взглянул на пацана и увидел в его глазах столько обиды и просьбы, что размяк:

— Иди под крыло— он обнял его рукой и контролеру бросил:

— Со мной.

И контролер стал не страшный, а даже ласковый.

У Моряка забилось сердце и сперло дыхание: и почуялся отец и рука крепкая, с якорем, как у него.

А военмор вспомнил такого же оборванца, там, на родине, ластившегося к старшему брату, провожавшего глазами, полными такой же обиды, и ему стало хорошо, что дал частицу радости этому неизвестному пареньку.

Поднимались по лестнице; а по стенам — корабли старинные, новые, картины морских боев, карты, якоря.

У Моряка остались только глаза. Он окаменел и ничего не слышал.

Первый раз наконец-то он попал в клуб…

Здесь все морское, здесь и воздух и стены пахнут морем!..

Прошли, сели на скамейку, и военмор улыбался, глядя на восторг пацана.

Вдруг Моряк очнулся: прямо на него шли два пионера.

«Пропал, кончено, сейчас подойдут: — А ты зачем? ты пионер? — нет, и выгонят».

Хотел спрятаться, нырнуть под скамейки. Но они вот рядом.

«В лепешку расшибу— не уйду», — стиснул зубы, сжал кулаки.

— Здорово!..

У Моряка глаза вылезли вон: пионер отдал ему салют.

— Здорово! Не угадаешь, а я тебя запомнил хорошо, в бурю-то тогда плыли…

— А-а… — у Моряка в висках застучало. Пионеры уселись рядом.

— Ты как тут?

— Я… я… тут.

— Мы звеном пришли, наше звено «Краснофлотец», мы тут часто бываем.

— Я не часто.

— Ты что же тогда удрал-то, я слышал, тебя поколотили?

— Их трое, а я один, да устал еще тогда, — оправдывался Моряк, — а то бы я…

— Тебя ведь те моряки подобрали, которые там были?

— Я не разглядел… помню — моряки.

Из клуба шел Моряк вместе с пионерами.

Спасенный им оказался сам вожатый звена «Краснофлотец».

— Это вот, ребята, парень, который меня спас, — представил он.

— Да врет, сам плыл, — покраснел Моряк до ушей.

— А ты хороший парень. Почему ты, брат, не пионер? — Моряк смутился окончательно.

— Да я… это, — ну, как им сказать, что он их считает, во-первых, чистоплюйчиками, во-вторых, бездельниками, только и знают — вырядятся да с барабаном по улицам — чик, брик — не нашенские. Им в игрушки играть, а ему — в моряки.

— Ты зря, ты вот ходи к нам чаще, право, пионером будешь!

— А хочешь, мы на корабль завтра пойдем — приходи.

— На какой? — удивился Моряк.

— На «Коминтерн», моряков навестить, наше звено имени крейсера «Коминтерна», пойдем, право!

Моряк и слова вымолвить не мог.

— Пойдешь, значит? — перебил вожатый звена, — завтра в 10 часов утра.

Глава шестая НА КОРАБЛЕ

Длинным золотым жуком кажется Южная бухта, так ярко блестит на солнце нефтяной налет на ее черной глади.

Дремлют старинные миноносцы, обреченные на разбор, а около них пригрелись незаметные глазу хищные подводные лодки.

Вдоль берегов толпятся неуклюжие угольные шаланды и еще какие-то старые корабли вылезают ободранными носами на берега. Среди всего этого случайным гостем стоит крепко пришвартованный красавец «Коминтерн».

Задорный буксирка куда-то удрал, и «Коминтерн» стоит спокойный, невозмутимый столь неподходящей обстановкой.

Военморы в грубых холщевых рубахах, черные как «арапы» грузят уголь.

Верещат лебедки.

— Вира, вира по малу![6]

— Майна![7]

Отрывисто выкрикивают боцмана.

— Полундра![8] — сердито срывается иногда.

Уголь, едкий и липкий, забирается везде, и в ботинки и в нос. Хрустит на палубе, мажется. Надоедливый.

К обеду едва-едва кончили.

— А ну-ка — сказал крепконогий боцман и, засучив штаны, взял кишку. Она фыркнула, брызнула, и потоки воды заиграли радугами, отдирая и унося грязь.

Матросы с хохотом бегали под струями и щетками убирали палубу, Боцман со свирепым видом пускал какому-нибудь неловкому струю пониже спины и хохотал вместе со всеми, глядя, как тот удирал на карачках.