Путь к Имени, или Мальвина-Евфросиния - [14]

Моя внутренняя жизнь тоже нуждалась в перемене. Оцепенение длилось восемь лет, и вот пришел срок — оно готово сползти с меня, как с жуков и стрекоз сползает их старая ороговевшая кожа. Кажется, это называется хитиновый покров. Но на жуках и стрекозах под обреченным панцирем уже растет пленочка новой ткани, а я совсем не представляю себе будущего. Каким человеком мне предстоит очнуться от столь долгой внутренней спячки?

Я поняла, что нужно поговорить с Иларией Павловной, не зря я ее сегодня вспомнила. Посоветоваться насчет себя и еще Вальки: ведь я не могу обсуждать эту проблему с мамой, поскольку обещала хранить тайну. А самой тоже не приходит в голову ничего умного. Что ни придумаю, все не так: вроде нельзя потакать Раулю в изоляции Садика от матери, но и поставить вопрос ребром у нас с Валькой не было возможности. Если Рауля разозлить, он, вероятно, способен оставить Вальку вообще без какой бы то ни было информации о сыне.

И еще был один не дающий мне покоя вопрос — бомжи. Хорошо ли гнать с чердака людей, рассчитывающих на скромный ночлег, особенно теперь, когда зима на подходе? Но гнать необходимо, это моя обязанность — гнать. Недавно я дала слабину, оставив двоих на чердаке, и теперь это скажется в наших дальнейших отношениях. Бомжи обязательно станут наглее — не такой они народ, чтобы не воспользоваться чьей-либо слабиной. Все, что может принести им выгоду или уменьшить напасть, осваивается ими моментально. Протяни палец, откусят руку. И это еще одна причина, чтобы не позволять им располагаться на чердаке, не то весь подъезд скоро будет забит бомжами. И все-таки, выгоняя их, чувствуешь себя последней скотиной...

В этот день я пораньше закончила — снег еще не успел примерзнуть, требовалось только сгрести его лопатой — и в три часа уже могла отправляться к Иларии Павловне. Конечно, мне было стыдно, что я так долго о ней не вспоминала — за шесть лет можно вообще отдать концы, особенно если ты и так уже старушка. Но я надеялась, что с моей учительницей ничего плохого не случилось. Когда человек еще может кому-то понадобиться, он не должен умереть... А она мне очень сейчас нужна.

7

С утра шел снег, но Валька его не видела. После того как поговорили с Мальвиной, случайно раскрывшей Валькину тайну, ей сперва стало лучше, а потом еще хуже. Мальвинка обещала помочь, но что она может сделать? Если б тут были какие-нибудь ходы, можно было бы и самой их найти. Ведь она думает о Садике день и ночь, кроме тех часов, когда спит пьяная. Но, может быть, и тогда она тоже думает о Садике — подсознательно. И эти часы тоже тоскливы для Вальки, она это прекрасно чувствует. Радость приходит к ней только в первый момент опьянения, когда кажется, что все возможно... даже уговорить Рауля привезти Садика назад, не на время, а навсегда.

Но проходил первый момент алкогольного возбуждения, и жизнь снова затягивалась мраком. Мать постоянно пилит Вальку за то, что она пьет, не работает, ходит неприбранная по дому, а то и на улице. Бабка молчит, пыжится, вздыхает — ей жаль и саму Вальку, и отнятое дите. Рауль дает деньги, присылает к ним домой мастеров, чтобы вставили новые окна, поклеили обои. Он покупает Вальке новую шубу, уже вторую за время их знакомства. А главное, примерно раз в полгода он ездит к себе в аул и привозит новости о Садике, его фотографии...

Все они хорошие — и Рауль, и бабка, и даже ворчливая мать. Валька ни на кого из них не в обиде. Единственный злодей, погубивший ее жизнь, — это врач УЗИ, перепутавший пол ребенка. Небось, думал о чем-нибудь другом, когда определял, кто у ней внутри — мальчик или девочка. О какой-нибудь ерунде думал, а ей теперь мучиться до тех пор, пока Рауль не смилостивится, не привезет ей сыночка. А если этого никогда не будет?!

Валька подскочила на постели, вдруг осознав это «никогда». Что ж такое, она все время живет как во сне, чуть протрезвеет и опять пьет, а ведь надо же как-то действовать. За окном летели пушистые снежинки, первые в этом году. Валька решила привести себя в норму, насколько это получится, и сходить на фирму к Раулю. Он, может быть, и сам скоро к ней придет, но зачем терять время?

Бабка гремела на кухне кастрюлями, вздыхала. Она должна была одобрить этот план: немедленно повидать Рауля и поговорить с ним. Но бабка, выслушав, только смахнула кухонным полотенцем слезу.

— Чего ты, баб Тось? Я же уговорю его, чтобы привез Садика!

— Пить тебе надо меньше, — снова вздохнула бабка.

— Да я и не буду сегодня пить. Вот сейчас вымоюсь, голову просушу и пойду к нему. Оденусь хорошо, чтобы его пронять, понимаешь?

— Ну иди-иди. — Бабка отвернулась и вроде как махнула рукой, а может быть, это Вальке показалось. Может быть, она просто полотенце на гвоздь повесила.

Как приятно смывать с себя липкую пленку пота, грязи и всяких сальных залежалых запахов! И не потому, что Рауль в прошлом году отделал ванну кафелем, а мать покупает душистое мыло, дорогие шампуни. Приятно потому, что Валька довела себя до такой запущенности последний раз. Вот сейчас она отмоется, станет, как прежде, красивой, уговорит Рауля привезти Садика и больше уже ни в жизнь... Как только Садик начнет жить вместе с ней, она будет всегда подтянутой, накрашенной, хорошо одетой...