Путь к Имени, или Мальвина-Евфросиния - [12]

— Але, я слушаю! — закричал он громче: будет обидно, если звонок сорвется. — Я вас слушаю! Это ты, Света?

Теперь он услышал, что в трубке именно дышат: громко и с хрипотцой. Он испугался, все ли в порядке дома, но тут же сообразил, что ни у жены, ни у дочки такого дыхания быть не может. Потом пошли короткие гудки. Раздосадованный и слегка встревоженный, Игорь Сергеевич бросил трубку.

— Кто это меня звал, молодой голос? — спросил он возившуюся с бумагами акушерку.

— Вроде молодой, девушка. Но не ваша Света. У вашей-то голосок потоньше, а тут вроде хрипатый.

— Ну, если эта хрипатая снова сейчас позвонит, меня не зовите. Мне, в конце концов, надо с больной закончить. Спросите тогда сами эту хрипатую, что ей надо.

— Хорошо, как скажете.

Он вернулся в кабинет, надел новые перчатки и включил датчик. На этой кушетке у него бывали женщины двух категорий: гинекологические больные и беременные. В данном случае обследовалась гинекологическая больная, так что глупого вопроса «мальчик — девочка» не предвиделось.

Нельзя сказать, чтобы Игорь Сергеевич не любил свою работу, не сочувствовал молодым мамам и малышам, поджидавшим срока родиться на свет. Просто он несколько устал, как любой специалист, вкалывающий на двух ставках. Само собой, это не должно сказываться на больных, и он строго следил за собой, чтобы не пропустить какой-нибудь тревожный симптом. Но когда речь заходила о цвете одеяльца, позволял себе расслабиться и отвечать, если не было полной уверенности, наугад. В конце концов, это все равно, голубое или розовое. Вот сам он тоже хотел, чтобы у него был сын, а растит кого Бог послал — дочку. Видно, ему на роду написано обитать среди женщин, что дома, что на работе.

В молодости, когда выбирали профессию, друзья готовы были часами зубоскалить на тему, что он — будущий гинеколог. Первое время ему и самому было неловко: то неуместно весело, то, наоборот, тоскливо — он-то к чему в этом женском царстве? Ведь едва переступив порог консультации, уже чувствуешь особую здешнюю атмосферу: только женщины, все для женщин. Если посторонний зайдет сюда вместе с женой, за ним уже отовсюду следят настороженные глаза: это что еще за лазутчик? А женщины, которым здесь приходилось солоно от тревог, болезненных ощущений и, как ему казалось сначала, унижения, — женщины в этих стенах были оправданы уже тем, что они женщины. Тут вступало в силу молчаливое сообщество больных, беременных, акушерок, нянечек и врачей, среди которых Игорь Сергеевич оказался единственной белой вороной, то есть единственным мужчиной. Безусловно, он делал свое нужное и благородное дело: диагностировал болезни, распознавал нарушения беременности, в том числе на ранних стадиях, когда можно помочь. Он был неплохой специалист, и женщины не избегали его, многие говорили с ним заискивающе, а некоторые дуры даже пытались кокетничать. Белый халат обеспечивал ему пропуск на эту чужую территорию, в эту изначально не чуждую мужчине атмосферу. Но он иногда пугался за свое мужское достоинство: не происходит ли тут сглаживание его мужских свойств характера? За двадцать лет работы он отвык от резкости в каком бы то ни было виде, ходил не торопясь, приучил руки к мягким округлым движениям и говорить стал тоже округло, без резких выражений. Самому ему это не нравилось, но у него здесь выработался такой стиль. А дома — то же самое: изволь считаться с загруженностью жены, с трудным возрастом дочки. И он считался, вот только по хозяйству не помогал, не желая окончательно раствориться в иной половине человечества. А они, не понимая этой скрытой подоплеки, на него обижались.

Пожалуй, и неприязнь к вопросу «мальчик — девочка» тоже зиждилась у него на собственном восприятии жизни. Ему бы хотелось мальчика, но родилась Светка, которую он любил. Если бы не любил, не вкалывал бы по две смены, чтобы на все хватало. А она, негодница, еще капризничает, создает дополнительные проблемы. У нее, видите ли, «трудный возраст» — нет чтобы как-нибудь мимо него пройти...

— Что у меня? — тревожно спросила женщина на кушетке.

— Ничего страшного, я вам сейчас напишу заключение. Отдадите своему лечащему врачу.

— Но что у меня?

Вздохнув, Игорь Сергеевич пустился в не очень четкие объяснения — тут тоже сказывалась обкатанность его речи, определений, советов. Фразы как морские круглые камешки. Наконец женщина ушла, и работа потекла дальше, своей чередой. Когда пациентки сменялись — одна уходила, другая готовилась зайти, — в раскрывшейся на минуту двери мелькало заинтригованное лицо акушерки. Словно ей не терпелось о чем-то сообщить. Но он не стал отвлекаться и вышел из кабинета только по окончании вечерней смены. Акушерка так и кинулась к нему из-за столика: не иначе, поджидала. Что ж такое случилось, если она даже чай пить не ушла, как обычно?

— Игорь Сергеевич... А эта-то, хрипатая, вам опять звонила...

— Опять? — безразлично переспросил он. — Ну и что ей надо?

— Даже не знаю, как сказать... Давайте сперва чайку попьем, я сейчас сделаю?

— Нет, спасибо, я тороплюсь.

Иногда он пил после смены чай с другими врачами и акушерками, но сегодня ему надо было пораньше прийти домой, чтобы заняться Светкой. Зря надеялся, что она сама поймет свои безобразия и позвонит ему в консультацию. Придется в конце концов искать мер покруче, чем все эти бесполезные разговоры под титлом «Ты понимаешь...». А то совсем тряпкой стал на этой работе!