Путь к Дураку. Книга 2. Освоение пространства Сказки, или Школа Дурака - [9]

Вёдра у него пешком ходят, печи без колёс ездят, корабли по небу летают, топоры сами лес рубят, — может, он просто лентяй? Так отчего ж тогда другие и не лентяи вроде, а не могут себя сподвигнуть на подобное? Может, потому что лень — это не столько внешнее бездействие, сколько внутренняя косность и неподвижность души? А вот Дурак без всякой видимой суеты легко смещает своё сознание, настраиваясь на любую, самую невероятную ситуацию. Он, играючи и получая явное удовольствие, делает то, что оказывается абсолютно невозможным для его окружения. «По-дурацки», конечно, делает, не «по-людски», вызывая насмешки и подначки, но в финале неизменно звучит завистливо-восхищенное: «Везёт Дураку всё же…»

И оказывается, что качества, выражаемые Дураком, всегда нам чем-то симпатичны и близки; выясняется, что они глубоко, буквально изначально заложены в нас, в нашей культуре, в нашем мировоззрении.

Интересно, что дурак, являясь расхожим героем в европейских сказках, анекдотах и баснях, чаще всего именно у нас обретает истинно сакральную глубину и привлекательные черты — это всегда Дурак с большой буквы.

Алексей Толстой берётся переложить сказку об итальянском деревянном мальчике Пиноккио для русскоязычного читателя, и что же выходит у него в результате? Да всё тот же Дурак, хоть и переименованный в Буратино. Ну не получается у него стать «по-итальянски» примерным живым мальчиком! Нет, он с радостью остаётся деревянной куклой, принимая себя таковым без остатка. Он радуется жизни, проказничает, смеётся, все беды с него «как с гуся вода» и в итоге именно ему достаётся Золотой Ключик.

Понятие Дурака в своей основе глубоко эзотерично и многопланово. Характерно, что чем более древними являются источники, в которых он появляется, тем более неоднозначным и парадоксальным он выглядит. Плоским и одномерным символом глупости этот образ становится относительно недавно, в связи с нездоровым возвеличиванием ментала и приданием ему неоправданной значимости, а вследствие этого — всё большей утратой природной интуитивной естественности человеческого сознания. Хотя даже в период позднего средневековья придворные шуты всё ещё выполняли роль некого связующего канала между напыщенным «Я» вельможи и его внутренним Дураком.

Как эзотерический образ, Дурак периодически появляется в разные времена и в разных культурах. Наиболее близки Дураку суфийские традиции, самым ярким представителем которых был незабвенный Ходжа Насреддин — неизменный притчевый герой, глубину поступков и суждений которого постичь линейным и плоским умом невозможно.

Древние даосские и дзэновские школы так же богаты рассказами и притчами, в героях которых мы легко и радостно узнаём «нашего» Дурака. Китайские странствующие смеющиеся монахи, японский толстый и всегда хохочущий Хотей, приносящий всем удачу и счастье, — их было немало, продолжателей изысканных и парадоксальных древних традиций.

Буквально каждый народ, любая социумная общность имела своих «Дураков», своих «блаженных» и «юродивых». Причём издревле в эти понятия вкладывался смысл, во многом отличный от нынешнего.

Блаженные на Руси всегда почитались «божьими людьми», то есть теми, кто «помечен Богом». Ведь Блаженный — это тот, кто уже достиг, кто уже в счастье, «во благе». К ним относились с большим уважением, а к их странным, но часто провидческим словам всегда прислушивались и передавали друг другу.

Пожалуй, лишь у нас существовал своеобразный институт юродивых, то есть целая прослойка людей не от мира сего. Причём очень показательно, что юродивым часто считался вовсе не душевнобольной человек, а напротив — совершенно здоровый, но исповедующий иные ценности, воспринимающий Мир иначе, не так, как все, и благодаря этому как бы стоящий одной ногой уже вне него, за его пределами.

Как в раннехристианских, так и в суфийских традициях на стезю юродивого, «городского» или странствующего «сумасшедшего», часто вполне осознанно и добровольно, становились люди, достигшие очень высокого духовного уровня.

Это позволяло им обрести реальную свободу от социумных пут, но не убегая при этом от самого мира, по примеру многих мистиков, а, напротив, оставаясь в гуще мирских событий и отношений.

Даже в наше время, встречая на востоке внешне полубезумного дервиша, никогда нельзя точно сказать, кто же это на самом деле — человек, безвозвратно поглощённый безумием, или просветлённый, пользующийся «без-умием» как инструментом.

Поэтому как бы странно это ни показалось и как бы столь же «полубезумно» ни выглядело, но у нас есть все основания считать, что роль Дурака в процессе развития и становления сознания как отдельных людей, так и сознания коллективного, общечеловеческого всегда была весьма велика.

Более того — Дурак во многом является предопределённой, необходимой и даже ключевой фигурой в процессе эволюции человеческого сознания.

Вы ещё не забыли, что мы обитаем не в самом Мире, живом и непредсказуемо многообразном, а лишь в его достаточно плоской и бледной копии — «описании Мира»?В том самом описании, которое мы создаём своим «знанием» о том, «каким этот Мир должен быть».