– Ты мог бы по-иному! – все же решилась она. – Мог бы переделать легенду под вокал, и тогда моя роль была бы главной! И тебе всё бы дали. Но тебе захотелось выдвинуть своих: акробатку твою дистрофичную, Марусюка из помойки… Выдвинул? Ну что ж тогда обижаешься, что никуда не пускают?
В глазах девушки мелькнула тень глубоко спрятанной боли. Видимо, она всерьез видела себя в потоке оваций – там, где сейчас по праву стояла отчаянно смелая Мила – акробатка, танцовщица, поэтесса и просто красавица.
Он представил, что Эвелина делает полусальто назад на голый дощатый пол: этакий неловкий дирижабль зависает величественно над сценой, а потом жуткий грохот, сирена скорой помощи, гипс от шеи до пяток… Он крутнул головой, избавляясь от видений, и печально усмехнулся. Переделать под вокал, то есть под дочку директора завода металлоконструкций? Для нее – очевидный шаг. Ожидаемый с уверенностью. И неважно, что потеряется очарование легенды, неважно, что будут утрачены риск и страх, отчаянность и буря чувств! Неважно, что потеряется всё! Зато – свой человек в лучах славы! Каковой, между прочим, тогда не будет. Но это никого не интересует! Тут ключевое слово – свой! Ради этого почему бы и не изуродовать великое творение народного гения? Не вместе – вместо.
Он глянул на девушку и вдруг понял: она до сих пор надеется! Она предложила ему самый сладкий кусок – вхождение в класс господарей! Кто от такого откажется?! Вроде как повыпендривался Володя перед симпатичной акробаткой из заводского общежития, но нарвался на грубую реальность жизни, вот-вот одумается и сделает, как положено в этом мире. И ведь искренне считает, что так и надо жить. И предлагает ему, между прочим, реальный шанс присоединиться к классу господарей! Всего лишь – предать побратимов. Пойти против всего, чем жил раньше. А как это возможно? И почему считается, что у человека есть свобода выбора?
Он смотрел на Эвелину и молчал. Девушка искоса следила за ним и ждала. Два чуждых мира стояли на асфальтовой дорожке около деревянной двухэтажки без всякой надежды на взаимопонимание. И это несмотря на то, что оба искренне уважали друг друга, ценили за талант и силу личности, что нравились друг другу, наконец! Так что он пожал плечами да и пошел домой, тем более что около дома они и закончили разговор. Городок-то маленький, все близко.
– Поссорился со своей девушкой? – понимающе спросил отец, кивнув в окно. – Я видел случайно. Хорошенькая она у тебя в этот раз, спокойная. Аккуратная такая, чистенькая. Мне понравилась. Ты с ней помирись лучше, нельзя таких обижать!
– Кто моя девушка? Она?! Падре, я тебя умоляю! Ее обидишь, как же. Да она мне войну на уничтожение объявила вот только что – от лица всего своего класса! Вот она сегодня скажет кое-кому кой-чего – и меня не станет! Запросто! А ты – подружка. Да мы даже говорим на разных языках! Хоть бы ты, Творче, добавил в некую голову чуточку понимания жизни? А? Нет ответа…
Отец растерянно глянул в окно. Такая чистенькая, аккуратная – и представляет реальную угрозу для раздолбая-сына? Он с сомнением поглядел на злобствующего подростка – и успокоился. Детские игры, вот что это. У них, у детей, всё так: и обиды всемирные, и любовь навеки, и вражда до смерти.
Хист. Без Яхи
– В рейд! – хрипел бешено император. – Всем! Немедля!
Эпсар Джайгет умело держал его на выходе из шатра.
– Император, ночной бой опасен случайными потерями! – сердито напомнил пограничник.
– В рейд!
– В рейд! – плюнув, согласился Джайгет. – Успокойся!
– Всем!
– Только конникам на степных скакунах! – рявкнул Джайгет приказ.
– Зарублю!
– Снайперам и арбалетчикам взять тройной боезапас!
– Напролом!
– Ворта, свяжем его? У меня уже слов нет!
– Император, можно же обойти через горы! – укоризненно сказал спецназовец. – Степные кони привычны к склонам, они пройдут! Ну уйми ты свою злобу и начинай думать! Может, ты и прав, и ночной бой для нас – самое то? Но не в лоб же на когорты морской пехоты?
Хист скрипнул зубами, вырвался, выскочил из шатра и взлетел в седло.
Конный отряд с грохотом сорвался в безумную скачку…
– Командир, – осторожно сказал первый десятник через час. – Вот выйдем мы в степь – а там вся сила империи! И?..
– Всех убьем! – нервно дернулся Хист.
Десятник замолчал, обдумывая гениальный план кампании, выраженный единственной фразой.
Они уже не скакали. В темноте по камням разве поскачешь? Так что все давно спешились и осторожно шли, ведя лошадей в поводу.
– Командир, а командир? – снова начал десятник. – Я понимаю, убьем… А как? Нас один отряд, а их – вся империя! Командир, ну ты хотя бы не беги так быстро! Или укажи, куда отряду выходить да что делать! Погибнешь же без толку, и мы с тобой, не бросим же мы тебя в смерти!
Хист в темноте шагнул в ледяной ручей и немного пришел в себя.
– У Джайгета спросите! – буркнул он. – Он у нас полководец.
– Так он и спрашивает! Вон он, сзади за лошадьми прячется, а братья через сестру нашу смерть, значит, головой рискуй и императора попусту беспокой…
– Джайгет? – неуверенно спросил Хист.
– Всех убьем! – браво сказал пограничник, оказавшись рядом. – Приказывай, куда идти! А то я в темноте и без карты как-то не очень…
