Пустыня внемлет Богу - [108]

— Кто мы? Фигуры в его игре. Кто побольше, кто поменьше. Я, не раз побывавший в когтях смерти, когда впервые шел к тебе, испытывал страх. Теперь, после всего, что случилось, смешно слышать, как ты угрожаешь мне смертью. Знай, после этой ночи подданные твои будут умолять меня: «Выйди вместе с народом твоим, и как можно скорее». Тогда я и вправду выйду.

И вышел в гневе.

Аарон старается не отстать.

— Слушай, — сказал Моисей, — пойдем не обычной дорогой, а какими-нибудь окольными переулками. Не могу я видеть, как все эти люди кланяются мне, надеются на что-то. Я-то знаю, что их ждет.

— Но и они успели познать твою силу, — то ли с лестью, то ли с укором говорит Аарон.

— Но ты-то знаешь — не в моих силах что-либо отменить. Сердце разрывается. Совместимо ли то, что случится в полночь, с Его требованием выпросить на дорогу у этих людей серебро и золото?

— Да они сами несут. У них же это принято — откупиться от богов, задобрить, улестить молитвой. Они уверены, что все зависит от тебя. Ты велик в их глазах. Пришел откуда-то, может с неба. Все тебе известно. На самом деле ты знаешь далеко не все. Так что не переживай. Они достаточно нагрели руки на нас. Ограбили по всем правилам. И то, что они несут, главным образом чтобы задобрить тебя, всего лишь ничтожная толика награбленного. Потом, в своих анналах, они все равно напишут, что мы их обобрали.

— Скорее бы вырваться из этого удушья на чистый воздух пустыни.

Глава десятая. Посохом — посуху

1. Фараон

Вскочил со сна от страшного животного крика женщины. Так кричит газель, пронзенная стрелой, за мгновение до смерти. В это же мгновение всплыла из слуховых извилин сказанная скороговоркой, услышанная невнятно усталым царственным ухом и как бы прошедшая мимо памяти последняя угроза рыжебородого и его бога.

Обессиливающая до черноты в глазах тошнота гонит в туалет, выложенный мрамором и золотом, и при этом дикая мысль сверлит висок: этот рыжебородый переплюнул его даже в жестокости.

Камень возник в желудке, подкатил к горлу. Кажется, на миг лишился сознания, ибо возникла какая-то сладостная тьма и в ней — лицо одного из сыновей, рожденного от фаворитки, попавшего в плен к амуру, которые предлагали вернуть его за большой выкуп, но он даже и слышать не хотел, считая, что сын его предал.

Очнулся от продолжающегося крика. Стараясь отмыться от блевотины, свирепо думает о том, что многим, не подозревающим даже об этом, придется заплатить жизнью за его минутную, пусть никем и не обнаруженную слабость.

Не впервые в такие мгновения жизни, схватившие его в тиски, старается привыкнуть к новому положению: его истинный и любимый первенец от этой глупой красавицы ушел из жизни. Сделали это рыжебородый и его бог, и он, могущий дать приказ армии в одну ночь вывезти в глушь и гибель целый народ, к примеру эфиопов, утопить или уничтожить огнем и мечом целые кланы от старика до младенца, бессилен что-то предпринять. Прибежавшим стражникам, этим вечно спящим и воняющим пивом мерзавцам, гиеньим голосом, от которого копья падают из их рук, велит поднять первого попавшегося слугу, работающего днем и теперь погруженного в глубокий сон: увидев со сна стражников, он решит, что его тут же поведут на казнь. Лишь такому можно поручить немедленно найти Яхмеса. Приведенный черен и туп, как придорожный камень, к тому же от страха ужасно воняет мускусом, но задание хватает на лету, как гончая — дичь. И Яхмес почти тут же вырастает как из-под земли.

Он, повелитель, знает: в такие страшные минуты можно положиться только на этого человека, а не на всю свою скопом взятую тонкошеюю камарилью, впадающую в панику и от страха поющую ему омерзительными голосами славословия. В обычное время они хотя бы немного развеивают его скуку, и он надсадно хохочет, заставляя их кукарекать, лаять, блеять, нажираться и напиваться до потери сознания, как бы наделяя их божественными полномочиями священных животных. Но сейчас не до смеха. Да, он в последнее время отдалил от себя Яхмеса, но тот все же отвечает за его, повелителя, драгоценную жизнь, за все, что он ест и пьет, и теперь как можно скорей он должен лично доставить к нему этих двух братьев, как можно скорей вывести этот народец за пределы страны Кемет, а если начнут просить — это ведь их главная черта, — дать им всё и сверх. Жестоковыйный народец. И бог их чересчур мстительный. Он же, повелитель, хотел как лучше. Не желают пользоваться благами страны Кемет — пусть подыхают в пустыне. В этом он, наместник бога Амона-Ра, покровителя богатейшей в мире страны Кемет, абсолютно уверен.

В эту ночь гибели первенцев, труднейшую для всех его подданных, братьев и сестер, он полностью полагается на Яхмеса. Он, повелитель, знает: все будет сделано четко, без лишних слов и раздумий.

Яхмес везет на колеснице братьев к повелителю, уже отдав соответствующие распоряжения: собирают в стада мелкий и крупный скот, привезли немного оружия для защиты в пустыне, главным образом от бродячих банд и племен, — все же выходит огромная масса народу — явление невероятное, притягивающее из всех щелей страны незнакомых людей, разношерстных, разноплеменных, возбужденных, потрясенных этим подобным извержению вулкана событием, влекомых им, как мотыльки на огонь.