Пустыня - [12]

Так, может, и тут опять я дурочка, и снова дело не в хорошей работе? Вот они, мужчины.

Иной раз думаю, что было бы, если бы я выглядела иначе. Интересовали бы вас мои рассказы? Читали бы вы статьи с той же степенью внимания, если, конечно, она вообще есть, степень внимания?.. Вы бы звонили так же часто?

У меня нет ответов на такие вопросы.

Олег как-то предостерег: помни, что ты блондинка. (От него, кстати, узнала, что есть версия, будто бы я блондинка. Раньше и в голову не приходило!) Поскольку ты блондинка, сказал Олег, интерес, который проявляют к тебе мужчины, адресован, собственно, во многом и не тебе. А тому типу, к которому ты относишься.

Наверно, он прав. А ещё раньше я слышала такое: «С тобой стремятся общаться потому, что у тебя большая аура. Именно она, а не другие какие-то твои качества, привлекают к тебе людей».

Ну вот, я блондинка с большой аурой. Исторически сложилось, веду письменный образ жизни. Все свойства вполне отделимы. Так где же я? Как докопаться до себя в ворохе разноречивых признаков и характеристик? Помните, была такая песенка: ты ушла рано утром, на подушке остался твой зеленый парик, глаз забыла стеклянный, отстегнула протез. Если это осталось, что же утром ушло?

И когда к одному зерну добавить одно, будет два, а если ещё и ещё одно, постепенно настанет куча. А если убрать одно из кучи, останется всё равно куча. А если ещё одно? То что останется?

Впечатлившись рассказом об опасности курортного города («прямо сумки из рук вырывают!»), в первый день пробыла с морем меньше, чем нужно. Только дошла до него — приятно идти дорогой в пахучей зелени, под уклон, и улица называется Московская — добежала и постояла у края.

Можно, я постою у твоего края, великое море. Здесь, вблизи, я уже не решусь на фамильярности, не буду даже тебя вслух приветствовать. Я просто дивлюсь, как я, такая небольшая, вмещаю тебя, такое огромное. А то, что вмещаю — в том нет сомнений, иначе как бы я могла тебя воспринимать? Только не говори мне, будто ты существуешь помимо меня. То есть, конечно же, существуешь. У меня нет сомнений на твой счет. Да, ты существуешь вовне. Вот только я об этом, увы, ничего не знаю — и вряд ли узнаю когда-нибудь.

Село Дунай

Он говорил, можем сохранить отношения. Встречаться. Он почему-то решил, если мне было всё время почти недостаточно нашей высокой, густой любви, то теперь удовольствуюсь шаткой подделкой. Псевдодружескими, фальшиво любовными отношениями. Я, он сказал, должен тебе признаться, ты и сейчас влечешь меня к себе как женщина. Обрадованная, со слезами я целовала родное тело, где каждый детский шрамик на шёлковой широкой спине был знаком, гладила, втирала в кожу крем «Тик-так» и снова целовала. И постоянно плакала. Он не обнял меня, не прижал мою голову к своему плечу, не поцеловал в лоб. Лежал, как султан, великодушно даря мне себя. Он был готов подарить мне себя как станок для чувственных удовольствий.

И это после того, как мы знали вместе ночи под бормотанье дождя или с лунным оком в окне… И как он хотел целовать меня всю, от макушки от пяток, и качать на руках, и баюкать под музыку.

Музыка долго мешала расстаться. Куда я пойду, если нигде — в кафе, в автомобиле, на улице, в офисе — не прозвучит «Пролог» Леонкавалло, «Омбра май фу», «Я пойду по полю белому», «В двенадцать часов по ночам», «Осень, рыжая кобыла, чешет гриву» и всё, что мы слушали до онемения.

Неужели я говорю о нём, о моём дорогом, тёплом и живом, любимом и преданном Дмитрии? Поутру понадобилась добрая минута, прежде чем вспомнила — поняла — осознала весь свод причин, последовательность событий, течение вещей, почему проснулась одна.

Больше не могу писать. Сдерживаю слёзы. Сейчас пойду курить.

Да не ворчите! Я снова стала покуривать… Два года, когда была счастлива и не помышляла о сигаретах, ушли, исчезли, развеялись, как табачный дым с белых яблонь.

Я бы и вина выпила, не хотелось. Чувствовала: начну пить и стану рыдать. Потекли долгие дни без тебя. Я считала каждый, я говорила себе: так. Сегодня уже второй. А кажется, что вечность.

Порой возносила благодарность: поженились и обвенчались. Давно бы расстались, а ведь я по-настоящему люблю. Сердце преисполнялось ликованием. Я ещё его фамилию ношу, я не дам развода, приручу его, приучу, всё прощу, пусть походит, погуляет сам по себе, но он вернётся, вернётся, ничего другого не остаётся.

Я написала сотню стихотворений. И если будет нужно написать сотню картин — я сделаю, могу. Встретимся, и снова будет моим. Может быть, так состоится ещё не скоро, может быть, пройдет не один и даже не два года. Сейчас он совсем другой, не тот, кто мне нужен, которым ему быть должно — нам оказалось возможным пройти рука об руку лишь несколько месяцев, и начались вздорные придирки, я и сама сломалась, погрузилась в депрессию, нападала на родных, принимала таблетки, а они не помогали. И я всё время плакала, бесилась, сама была не своя — теперь начинаю думать, может быть, потому, что он пришёл?

Ведь он инфернален, демон, изверг — сумел прикинуться ангелом. Кто, как не низшее существо, умеет быть красив и благороден: ангелы, если сходят на землю, наверняка воплощаются в нищих, калек, юродивых. Их не прельщает земная красота, они знают ей цену. А демон слишком горд, чтобы быть некрасивым, не терпит зависимости. Ему хочется власти и славы. Могущества, богатства. Обеспеченности. Удобства. Ему нужна прислуга — дворецкий, пажи, камергеры и фрейлины. Обед из трёх блюд. Вычищенные с утра ботинки и наглаженная свежая рубашка. Я постоянно была виновата, потому что не могла обеспечить его всем этим. Постоянно попадала в просак. «Тормозила его развитие». В самом деле, без меня он мог бы стать великим человеком — ну там всемирным управляющим, украшеньем вселенской оперной сцены, светочем человечества. А кем и чем он был со мной? Всего лишь бывшим ночным сторожем полуподвального офиса. Ныне живущим на иждивении, несмотря на все свои таланты.