Пустоброд - [6]

– Эй! Ты того, не волнуйся! Ничего не украдено! – сообщил Аникей Киприянович магазинному. – Это нам кикимора глаза отвела…

Сказал он это – и задумался.

Выходит, кикимора за незваными гостями следом поплелась?

И на кой ей это все нужно?

– Отродясь у меня тут кикимор не бывало, – обиженно отозвался магазинный. – Я за порядком круто слежу! Кабы завелась бы – я бы всех на помощь позвал, а ее выставил!

– Кого это – всех?

– А тут у нас общество, – сообщил магазинный. – В соседних домах довольно много домовых завелось, мы на чердаке собираемся, это зовется сходка. Кикимора никому не нужна, мы бы ее всем миром выперли!

Аникей Киприянович знал, что у домовых нет такой привычки – что-то делать всем миром. Впрочем, кикимора – такой подарок, что ради нее, пожалуй, и самые сварливые домовые дедушки объединят усилия.

– Иди к старшим, собирай сходку, – сказал Аникей Киприянович. – А пока хоть наощупь нужно чего-то сыскать и найденыша покормить, пока не помер. Где тут у тебя ну хоть печенье в пакетах?

Растирая правой лапой пострадавший лоб, а левой ведя вдоль края стеллажа, магазинный пошел искать печенье.

– Морок это, – вдруг сообщил странник. – Нет тут печенья и не будет.

– Точно, нет печенья… – удивленно подтвердил магазинный. – Это что же делается?!

Аникей Киприянович опустился рядом с ним на корточки и крепко встряхнул за плечи.

– Будешь под лапу говорить – пасть порву, – тихо, но увесисто пообещал он. – Ишь, разболтался, покойник!

– Ты меня не трожь… – прошипел странник. – Меня обижать не велено…

– Кем это не велено?

– А не помню, – основательно подумав, произнес странник, и по роже было видно – прекрасно помнит, но скрытничает.

– Ну, ладно… – Аникей Киприянович выпрямился. – Ну-ка, брат магазинный, помоги мне найденыша обратно на двор вытащить! Обижать его не велено! Ну так и кормить тоже не велено!

– Погоди… – магазинный обшаривал полки. – Тут у меня шпроты, тут сардины…

– Потом банки сочтешь. Бери его слева, а я справа.

Через ту же щель они выволокли странника и уложили на травку.

– Пусто, сыро… – пробормотал тот.

– На кой хрен ты с ним связался? – безнадежно спросил магазинный. Но Аникей Киприянович, не отвечая, полез обратно в щель.

Как он и думал, магазинный склад был виден во всех подробностях.

– Ступай сюда! – крикнул он. – И гляди внимательно, все ли на месте!

Магазинный ворвался на склад и ахнул.

– Как это у т-т-тебя получилось? – спросил, теряя и вновь обретая дыхание.

– Беги, собирай своих, – велел Аникей Киприянович. – А я этого постерегу. Близко подходить уже не стану. Кто это диво разберет – вроде помирает, а никак не помрет и вон что творит…

– Да что ж это за диво такое? – уже предчувствуя ответ, без голоса произнес магазинный.

– Сдается мне, что это мы с тобой кикимору изловили…

* * *

Деревенские домовые хотя и плохо знают повадки нежелательной соседки, однако ни разу ее на превращении в мужской пол не ловили. А городские домовые уже не знают, какой пакости ожидать, и потому ожидают всех пакостей разом. С другой стороны, вот вычитал Трифон Орентьевич в книгах не шибко длинное, но ученое слово «мутация». И как сели разбираться – так и обнаружили, что городской домовой от деревенского уже заметно отличается – шерстка шелковая, особенно у домових, у которого растут усы – так длинные и упругие, как у холеного кота, и уши как-то иначе торчат.

Сказалось, видимо, и то, что городским очень хотелось чем-то отличаться от деревенских родственников.

А раз с домовыми приключилась эта самая мутация, то почему бы ей не приключиться с кикиморой? Раньше не умела мужиком перекидываться, а теперь вот выучилась. И ведь ее, заразу, от домового не отличить! Правда, домового тощего и изможденного, а такие встречаются очень редко. Но на то, чтобы упитанность изобразить, у проклятой кикиморы, надо думать, сил уже недостало.

Так рассуждало высыпавшее из квартир на улицу незримое для человека население.

К тяжко дышащему страннику близко подойти боялись – следили за ним из углов и щелей, строили домыслы и догадки, иной домовой помоложе кидал в него камушком и получал за это от старших подзатыльник.

– Кто эту дрянь сюда приволок – тот пусть и уволакивает! – распорядился домовой дедушка Анисим Клавдиевич. – Эй, ты, безместный! Твоя ведь работа!

– Так я ж ее из дома выманил, на двор доставил! – отбивался Аникей Киприянович. – Кабы не я – она так бы и шкодила в доме!

– Пришибить ее, и точка! – перебегая с места на место, убеждал каждого поодиночке сварливый Евкарпий Трофимович. – Раз уж попалась нам в лапы – беспременно пришибить. А как дух испустит – сразу к ней ее натуральный облик вернется!

Почтенный домовой дедушка Мартын Фомич не столько вопил, сколько поглядывал по сторонам – вот-вот должны были появиться люди.

Дом, из которого Анисим Клавдиевич с риском для жизни, как ему теперь уже казалось, вытащил кикимору, уже был разбужен до срока совместным визгом трех домових. Мартын Фомич знал, что люди с утра что-то больно суетились, нервничали, и очень не хотел, чтобы такой вот нервный и недоспавший человек случайно вмешался в сходку. Заметить домового в кустах и в траве мудрено, и даже на куче гравия мудрено, и с асфальтом он уже научился сливаться, но голоса-то не спрячешь!