Пусть умрёт - [67]

      — Благодарить потом будешь, если понравится, – усмехнулся Пронькин. – Приглашение с точной датой и билетом вышлем.

      — Опять сафари, как в девяносто девятом, затеял... Помнишь, тогда мы с тобой трех львов и пару леопардов подстрелили? Львица матерая была, шкура на стене у меня дома висит.

      — Сафари, но не совсем.

      — Темнишь ты, Марлен-офо.

      — Интригую. Иди, уважаемый, иди, повеселись. Через полчаса интересно будет. Сюрприз будет.

      — А... об этом все с утра говорят. Что, салют будет особенный? Как прошлый год?

      — Салют, салют. Сам увидишь, – со вздохом ответил Пронькин и сделал прощальный жест, означавший, что аудиенция окончена.

      Когда гость покинул павильон, Марлен Марленович слегка приподнял руку, даже не руку, а ладонь, оставив локоть на столике. Тотчас же, как если бы с него вдруг сняли шапку-невидимку, у столика возник человек. Это был личный секретарь, доверенное лицо хозяина и его родной племянник, Николай.

      Дядюшка вздохнул и, сокрушаясь, обратился к молодому человеку:

      — Ты слышал, Коля? Заковыристей салюта ничего не способны вообразить. Предел фантазии! Э-эх, необразованный народец пошел. Ты только глянь на это быдло, там, на поляне. Есть там хоть один человек, у кого диплом не купленный? И с такими приходится общаться.

      — Да, не то что ваше поколение, дядя Марлен, – с готовностью поддержал своего родственника Коля.

      — Книжек не читают. Потому как, если бы читали, то вспомнили бы Петрония. Читал?

      — Пир у Тримальхиона, – обнаружил недурную начитанность Николай.

      — Молодец! Весь в мамку. Мамка твоя читать любила. Это я ее в детстве заставлял. А что это у тебя с галстуком? – он протянул руку и ткнул пальцем в оранжевое пятно, расплывшееся на самом кончике галстука.

      — Где? А, это? Не заметил, дядя Марлен...

      — Запомни: блюда надо под цвет галстука выбирать. Шучу, шучу… Вот что, набери-ка мне Матвея – время уже подходит. На вот, с моего набери.

      Николай взял со столика «Vertu» из 24-каратного золота с циферками, выложенными бриллиантами, и набрал номер. Потом стал терпеливо ждать, пока Матвей Петрович не услышит свою любимую джазовую увертюру к разговору (а если не услышит, то непременно почувствует вибрацию в кармане брюк, а если не почувствует, то шестое чувство подскажет – хозяин вызывает).

      Шестое чувство Матвея Петровича сработало моментально, и племянник передал трубку дядюшке.

       — Как там, Матвей? – спросил тот в трубку.

       — Все, готово, Марлен.

       — Тогда начинай. Сейчас подойду.

 В этот момент на край стоящего на столике стакана приземлилась огромная бабочка.  Она сложила крылья, напоминающие в профиль раздувшую капюшон кобру, и коротким хоботком прильнула к капле воды на стекле.

      Пронькин посмотрел на нее и спросил:

      — А ты в курсе, Коля, что это за бабочка?

      — Аттакус Атлас, семейство павлиноглазок, одна из самых больших бабочек на планете. Обитает на островах Борнео, Ява, – ни секунды не раздумывая, выпалил Коля.

       – Браво, – поаплодировал эрудиту-племяннику дядя. – Делаешь успехи. Уже поинтересовался... Так вот, что я хотел этим сказать… Чуешь, Коля, какая она, наша Россия, – не только азиаты, а даже бабочки из Индонезии норовят к нам переселиться!

      Было совсем темно, когда гостям предложили пройти в ангар, возвышающийся посередине просеки невдалеке от шатров. Здесь было обещано провести следующую часть программы.

      Гости, пребывающие в крайне приподнятом настроении, помаленьку стали заполнять ангар. Невидимые вентиляторы гнали воздушную струю в огромное чрево, в котором спокойно могло разместиться несколько теннисных кортов. Но вместо кортов в центре, на возвышении, был растянут ярко освещенный прожекторами боксерский ринг. С двух сторон, напротив друг друга, к потолку поднимались трибуны для зрителей. Третья сторона была отдана длинным столам с батальонами бокалов, рюмок и бутылок. Внимательный наблюдатель обнаружил бы также несколько профессиональных телекамер, установленных таким образом, чтобы перекрыть все внутреннее пространство ангара.

 Безмолвные официанты бесшумно сновали по рядам, чудом умудряясь не задеть никого и не уронить ничего. А волна гостей все прибывала, затопляя трибуны снизу вверх и растекаясь по сторонам.

      Когда трибуны заполнились до отказа, на ринге снова появился тот самый человек—пингвин, не далее, как час назад предложивший гостям изжаренного лося. Он выпятил грудь и завопил нечеловеческим фальцетом во всю мочь своей глотки:

      — Бо-о-кс!

      Мо;чи ему оказалось не занимать – перекрыл, стервец, воплем своим шум толпы.

      На ринг тотчас же выскочили два боксера и рефери. Публика слегка поутихла, переключив внимание на них.

      По рядам засновали букмекеры и зрители стали делать ставки.

      Есть уже не могли, но пить продолжали зело;.

      В это время с самого верха одной из трибун, оставаясь незаметным для публики, за ходом поединка наблюдали хозяин  вечеринки и его помощник.

      — Выпустим четыре пары, – объяснял последний, склонившись к своему боссу.