Пусть умрёт - [2]

  – Ты че, Федорыч, по-человечески объяснить не можешь?!  – слегка взбунтовался первый.

  – Ну, – поддакнул второй, мотнув нечесаной головой и демонстративно повинтив по и против часовой стрелки воображаемый шурупчик в области своей правой височной кости.

 Видно было – аудитория недостаточно подготовлена. Впрочем, докладчика данное обстоятельство не обескуражило.

   — Современные отшельники не обязаны удаляться  от общества в далекие скиты. Напротив, они могут вполне эффективно следовать своему особому жизненному укладу, находясь в гуще событий. Просто взаимодействие с окружением в таком случае сводится к минимуму, необходимому для отправления сугубо физиологических потребностей. В остальном же, в смысле психическом, члены подобной ячейки живут как бы в параллельном мире, не пересекаясь интеллектуально с обществом. Да-да, друзья, – продолжал он, – еще Сенека, наставник императора Нерона, стоик, в своем трактате «О краткости жизни» категорически отвергал стремление к накоплению материальных ценностей.

  — Эт че, барахло что ли? – спросил один из слушателей.

  — Именно! Как точно подмечено, Синяк. Вся эта шелуха так и  называется – ба-ра-хло!

 Федорыч вдруг резко остановился, запустил руку за пазуху и, покопавшись, выудил оттуда плоскую, отливающую тусклым блеском нержавейки, фляжку, наподобие тех, что так популярны у рыболовов и футбольных фанатов. Затем потряс ею возле уха, выгибая шею примерно так, как это делает настройщик рояля, прислушиваясь к чистому звучанию камертона, и, расслышав заветное бульканье, просветлел лицом. Скрутив колпачок, он произнес:

  – Abusus non tollit usum!

  И сделал глоток под завистливыми взглядами товарищей. Но затем, отерев губы рукавом и исполнившись жалости, великодушным жестом передал вожделенный напиток одному из них.

  — Злоупотребление не отменяет употребления, – перевел он сказанное. – Сенека учил нас: бедна и весьма кратка жизнь того, кто с великими усилиями приобретает то, что еще с большими усилиями должен удерживать.

  — Федорыч, ты чё книжку не напишешь, а? – поинтересовался один из «студентов».

  — И я говорю, – опять поддакнул второй.

  — Интриги, друзья, интриги, – пафосно ответил Федорыч и печально вздохнул. – И потом… все норовят украсть идеи, мысли и даже чувства.

  На некоторое время все замолчали. В наступившей тишине , кажется, даже послышалось, как мозги этих двоих со скрипом усваивают сказанное.

  — Ну... – прервал неуверенным мычанием повисшую паузу тот, что с синяком, – так эт-ж... мы и так не особо, эта… пересекаемся.

  — Вот-вот, друзья. В этом и кроется драматический аспект нашего положения. С другой стороны в полном соответствии с законами диалектики сама драма порождает свою антитезу. Я поясню… несчастье наше в том, что мы не можем до конца вкусить все блага цивилизации. Удача же, напротив, в том, что случись катаклизм, от которого не застрахована ни одна экономическая система, переход в иное, более близкое, гхм... – он смутился, но слово подобрал удачное, – …к естественному, состояние, не будет для нас таким болезненным, как для других. Вероятней всего, друзья мои, мы попросту ничего не заметим.

  — Г-гы... – засмеялся ни к селу ни к городу  второй, с разнобойной обувью. Было непонятно, что именно из сказанного Федорычем вызвало в нем эту реакцию – последнее, предпоследнее или еще более раннее.

  — Кроме того имеется один очень важный аспект, – продолжал Федорыч, – о котором я не упоминал, но без сомнения это необходимо сделать... Свобода! Ничто иное, как свобода, друзья! Свобода никогда не была абсолютной. Во все времена и у всех народов эта философская категория фактически означала лишь частичную независимость человека от социума.

  — Эт чё такое?

  — От общества, в котором мы живем, Синяк. Хочешь не хочешь, а приходится считаться с другими его членами.

  — Г-гы... – опять подал голос разнотуфельный.

  — По-существу люди, заключая конформистский союз с обществом, лишаются свободы. А власть предержащие пользуются этим в своих интересах. Таким образом, рабовладельческий строй не закончился, не-ет... – Федорыч погрозил пальцем невидимому оппоненту. – Он просто изменил форму. И люди добровольно идут в это неорабство в погоне за спокойной и сытой жизнью... Как у хомячков в клетке. И только такие, как мы, совершали и совершают первые робкие шаги на пути к освобождению от оков этой постыдной и, в целом, губительной для человека зависимости. Чем меньше хочешь от других, тем ты свободнее.

  Он начал было по преподавательской привычке повышать голос, как вдруг в сумерках зарождающегося дня из глубины залива неторопливо выплыл большой продолговатый предмет, напоминающий кокон из учебника по биологии. Сходство объяснялось тем обстоятельством, что предмет был обернут в полиэтиленовую пленку, наспех перехваченную в нескольких местах бечевой.

  Кокон неторопливо причалил к берегу. Покачиваясь на волне, он лишь слегка выдавался из воды, тем самым производя впечатление чего-то массивного, находящегося внутри. С одного конца полиэтилен разошелся, и из разрыва торчал распухший, посиневший палец человеческой ноги.