Пусковой объект - [46]
— Чего кричишь-то? — обиделся тот. — Сколько раз, сколько раз… Первый раз, бля, говоришь. Тоже корчит из себя великого полководца. Жуков узкоглазый. — Последние слова — уже отойдя шагов десять.
Базарбай услышал эти слова, но не обиделся, потому что Жукова он уважал, а глаза у него были действительно, узкими. Еще с самого детства. Он деловито перелил оставшуюся воду из одного бидона в свой таз и поставил его в самую гущу трепыхающихся птиц. Поднесенный хлеб покрошил туда же большими кусками. Снова закурил, с удовлетворением и какой-то детской радостью, наблюдая за их жадной торопливой трапезой. Наконец, открыл загон, приглашая птиц на сухую, открытую, утоптанную площадку между вагончиками. Переваливаясь на своих лапотках, птицы вышли осторожной гурьбой, шумно размышляя о чем-то между собой. На взлетной площадке отряхнулись, приготовились, словно ожидая команды Базарбая. Они выглядели смешно, пестро, с бурыми пятнами. Все какие-то разные.
— Все, все! Давай, давай! — заголосил мастер и принялся с горячностью и присвистом размахивать руками снизу вверх, показывая на небо. — Летите дальше! Куда летели!
— Давай, давай! — загалдели все хором.
Вожак первым сделал несколько быстрых шагов, взмахнул крыльями и взлетел. И мгновенно остальные зашуршали, затрещали, закурлыкали и дружно взмыли в ласковое воздушное пространство.
— Пошли! Пошли! — кричали им буровики с земли, размахивая руками и подкидывая вязаные шапочки. — Счастливого пути! Эй!
Лебеди набрали высоту и собрались в аккуратную летную стаю. Потом немного приспустились и сделали два прощальных круга над головами людей, как будто благодаря их за милосердие. Оглядели в последний раз серебряные домики и черное озеро. Снова взвились. Уже начали уходить. И в этот момент Базарбай испуганно вскрикнул:
— Бена-мать! Вот это да!
Он первым понял то, о чем другие еще не догадывались. Одна птица вдруг отделилась от уходящей стаи и камнем ринулась вниз, на людей. Нет, не на людей. Она упала шлепком, как-то неловко, на берегу нефтяного пруда, почти рядом с дохлой. Не убилась, а поковыляла к той, неподвижной, черной. Потрогала ее клювом несколько раз. И легла рядом, в нефтяную лужу. Бок о бок, склонив шею. Ребята бросились было шугать ее, дуру.
— Не трогайте ее! Не надо! — остановил их окриком Базарбай. Потом тихо добавил:
— Не видите что ли, Бена-мать? Она сама хочет умирать вместе с ним.
Все застыли в нерешительном ожидании
— Чего стоите? Театр, что ли? — Базарбай сердился неизвестно на кого. — Идите обтирайтесь тряпками — воды нет.
Но тут же смягчился, осознав несправедливость своего раздражения:
— Спирт зато есть. Всем по сто грамм дам. Сегодня вечером будем отдыхать. А завтра — всю территорию убирать: трубы, доски, струмент всякий…
И пошел, опустив голову, в свой вагончик, чтобы достать из-за лежанки маленькую канистру из нержавейки с техническим спиртом. Это был его личный НЗ, но сегодня ему почему-то хотелось быть щедрым. Ребята с удовольствием шумели в своих вагончиках до поздней темноты, выпив первым тостом за своего Бабая. А самому бригадиру не спалось в эту ночь. Он оделся потеплее и вышел посидеть на камешке, пытаясь уразуметь своим умом, кто же это добровольно упал с неба в руки смерти: Шарифа или Балия?.. Базарбаю только исполнилось восемнадцать лет, а Шарифе и того не было. Она выступала иногда в самодеятельности при рабочем клубе имени Ералиева. Женщины-казашки еще не решались ходить в клуб, а Шарифа не стеснялась появляться на сцене в национальном костюме, с малиновым и зеленым орнаментом, и с домброй в узких руках. Базарбай сравнивал ее с веткой сирени, потому что никогда в жизни не видел, как цветет сирень. Отец Шарифы, Ержигит Урисбаев, руководил партийной ячейкой на промысле и слыл красным помощником директора. В поселке его вслух уважали и боялись. А старики его тайно недолюбливали за то, что забыл старые обычаи и говорил чужие слова. Когда Базарбай познакомился с Шарифой в клубе, она все время стеснительно улыбалась ему губами и очень смущалась. Базарбай мечтал остаться с ней наедине и рассказать подробно о ветке сирени. Но когда они однажды вечером вышли вместе из клуба, случайно сделали по дороге небольшой крюк, и оказались в степи, далеко за поселком, он нечего не мог говорить своим засохшим языком. Они стояли в степной тишине одни в целом мире. Он обнял ее на всю жизнь, а она вся дрожала в его руках. Дрожала и молчала от страсти. А через день Шарифа исчезла из поселка. Одни говорили, что отец отправил Шарифу по ее же просьбе в Алма-Ату для продолжения музыкального образования и развития таланта. Другие говорили, что кто-то видел, как ее увозили связанной с кляпом во рту два брата Ержигита.
Базарбай набрался храбрости и пошел в кабинет к товарищу Урисбаеву с законным вопросом. Тот посмотрел на него змеиными глазами и посоветовал, чтобы он забыл о Шарифе, и напомнил, что в степи бывают несчастные случаи. И с коня можно упасть. И позвоночник сломать. Базарбай вдруг ясно понял, что уже никогда не увидит своей Шарифы. И тогда поменял свой старенький домик на хорошего степного коня и вместе с ним ушел рабочим в поисковую группу нефтяников, чтобы быть поближе к соленой земле и подальше от людей, особенно больших начальников. С тех пор и ходил около тридцати лет с разными бригадами. Сколько всего перевидал за это время… Но ветку сирени так ни разу и не повстречал. Один раз только шевельнулось что-то в его засохшем сердце. Уже за тридцать пять было тогда. Встретил в ауле, который находился в трех километрах от буровой, тихую дурочку Балию. Не от мира сего. Над ней взрослые насмехались, дети дразнили. Старухи немного боялись как худого знамения. Базарбай часто ходил в поселок за махоркой и залежалыми сигаретами. Встретил около общего колодца. Она первая сказала: „Здравствуйте”. Он решил всегда в это же время подходить к колодцу: вдруг и она придет. А она-то приходила каждый день. Базарбаю показалось, что это вторая судьба, что Балия — хорошая и безобидная. Только больная от рождения. Она рассказала, что родилась в Чимкенте и воспитывалась у бабушки, которая в детстве подарила ей книжку со стихами Пушкина. А сейчас она вечерами, при керосиновой лампе, пробует перевести их на казахский язык. Но у нее плохо получается, слов не хватает в голове. Базарбай пожалел ее и решил полюбить, потому что никто ее не любил в целом свете. Он продал материнский пояс с царскими серебряными монетами и отцовский кинжал, чтобы были деньги на свадьбу. Пока Базарбай размышлял о том, как пристроить Балию рядом с собой в кочевой жизни, она возьми да и умри от своей болезненной слабости. С тех пор Базарбай больше ни в кого не влюблялся. Как он обходился долгие годы без женщин в своей кочевой жизни, не знал никто. Только он сам. Со стороны казалось так: привык Базарбай за долгие годы к вагончикам, буровому оборудованию, запаху нефти, звуку тарахтящих моторов тракторов и грузовиков, — чего ему еще надо? По его безмятежному лицу в мелких морщинистых трещинах, по глазам-щелкам, ничего не выражающим, трудно было судить о внутренних страстях и раздумьях. А в последнее время он действительно начал привыкать к однообразным сменам дня и ночи, зимы и лета. Утекает куда-то жизнь, все быстрее и быстрее, торопится… Базарбай подумал о том, что он сейчас завидует тем двум птицам на берегу. Зависть схватила буквально за горло, начала душить. Решил, пойду-ка посмотрю на них. Дошаркал до котлована. Зажег сдвоенную спичку, чтоб поярче было. Темный бугорок из двух черных птиц не шевелился. Базарбай вернулся, вытащил старые кошмы, укрылся потеплее и снова закурил на своей любимой скамеечке…
Повесть посвящена всем, кто участвовал в создании первой советской атомной бомбы: ученым, конструкторам, разведчикам, а также инженерам, лаборантам, рабочим и заключенным, вынесшим на своих плечах все тяготы строительства и освоения первых атомных объектов.В историческом плане настоящая повесть является продолжением предыдущей повести «Накануне аврала», но в литературном отношении это — самостоятельное художественно-документальное произведение.В повести использованы подлинные документы, рассекреченные в последние годы («Атомный проект СССР», т.
Повесть посвящена истории создания атомной бомбы в СССР и основана на документальных фактах.Хотя некоторые факты и эпизоды перенесены в челябинскую плутониевую зону из истории другого засекреченного города — Арзамаса-16, это, по мнению автора, не лишает повествования исторической документальности.Автор выражает глубокую благодарность заведующему сектором физики и механики Института истории естествознания и техники РАИ, доктору физ. — мат. наук В.П. Визгину; журналисту В. Ларину; ветеранам атомной промышленности И.П.
Тюрьма в Гуантанамо — самое охраняемое место на Земле. Это лагерь для лиц, обвиняемых властями США в различных тяжких преступлениях, в частности в терроризме, ведении войны на стороне противника. Тюрьма в Гуантанамо отличается от обычной тюрьмы особыми условиями содержания. Все заключенные находятся в одиночных камерах, а самих заключенных — не более 50 человек. Тюрьму охраняют 2000 военных. В прошлом тюрьма в Гуантанамо была настоящей лабораторией пыток; в ней применялись пытки музыкой, холодом, водой и лишением сна.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Брошюра написана известными кинорежиссерами, лауреатами Национальной премии ГДР супругами Торндайк и берлинским публицистом Карлом Раддацом на основе подлинных архивных материалов, по которым был поставлен прошедший с большим успехом во всем мире документальный фильм «Операция «Тевтонский меч».В брошюре, выпущенной издательством Министерства национальной обороны Германской Демократической Республики в 1959 году, разоблачается грязная карьера агента гитлеровской военной разведки, провокатора Ганса Шпейделя, впоследствии генерал-лейтенанта немецко-фашистской армии, ныне являющегося одним из руководителей западногерманского бундесвера и командующим сухопутными силами НАТО в центральной зоне Европы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Книга Стюарта Джеффриса (р. 1962) представляет собой попытку написать панорамную историю Франкфуртской школы.Институт социальных исследований во Франкфурте, основанный между двумя мировыми войнами, во многом определил не только содержание современных социальных и гуманитарных наук, но и облик нынешних западных университетов, социальных движений и политических дискурсов. Такие понятия как «отчуждение», «одномерное общество» и «критическая теория» наряду с фамилиями Беньямина, Адорно и Маркузе уже давно являются достоянием не только истории идей, но и популярной культуры.
Книга представляет собой подробное исследование того, как происходила кража величайшей военной тайны в мире, о ее участниках и мотивах, стоявших за их поступками. Читателю представлен рассказ о жизни некоторых главных действующих лиц атомного шпионажа, основанный на документальных данных, главным образом, на их личных показаниях в суде и на допросах ФБР. Помимо подробного изложения событий, приведших к суду над Розенбергами и другими, в книге содержатся любопытные детали об их детстве и юности, личных качествах, отношениях с близкими и коллегами.
10 мая 1933 года на центральных площадях немецких городов горят тысячи томов: так министерство пропаганды фашистской Германии проводит акцию «против негерманского духа». Но на их совести есть и другие преступления, связанные с книгами. В годы Второй мировой войны нацистские солдаты систематически грабили европейские музеи и библиотеки. Сотни бесценных инкунабул и редких изданий должны были составить величайшую библиотеку современности, которая превзошла бы Александрийскую. Война закончилась, но большинство украденных книг так и не было найдено. Команда героических библиотекарей, подобно знаменитым «Охотникам за сокровищами», вернувшим миру «Мону Лизу» и Гентский алтарь, исследует книжные хранилища Германии, идентифицируя украденные издания и возвращая их семьям первоначальных владельцев. Для тех, кто потерял близких в период холокоста, эти книги часто являются единственным оставшимся достоянием их родных.