Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [49]

Вскоре по возвращении моём из Москвы в Кишинёв, генерал О[рло]в уехал в Киев для женитьбы на дочери H. Н. Р[аевско]го. Начальство над дивизией принял бригадный генерал Пущин.

Обязательное обращение Павла Сергеевича Пущина, его образованный ум и постоянная любезность в коротком обществе невольно сближали с ним многих; мне же, как служащему, по обязанности службы часто приходилось бывать у генерала. Пушкин, как знакомый, нередко навещал Павла Сергеевича, и так почти ежедневно мы с Пушкиным бывали вместе. Ещё же нередко по вечерам мы сходились у подполковника Л[ипран]ди, который своею особенностию не мог не привлекать Пушкина.

В приёмах, действиях, рассказах и образе жизни подполковника много было чего-то поэтического, — не говоря уже о его способностях, остроте ума и сведениях. Л[ипран]ди поражал нас то изысканною роскошью, то вдруг каким-то презрением к самым необходимым потребностям жизни, словом, он как-то умел соединять прихотливую роскошь с недостатками. Последнее было слишком знакомо Пушкину. Не имея навыка к расчётливой и умеренной жизни, и стесняемый ограниченностью средств, Пушкин также по временам должен был во многом себе отказывать.[163]

Молодость и почти кочевая жизнь Пушкина, видимо, облегчали затруднения; к тому же с каждым днём Пушкин ожидал перемены своего назначения; ему казалось, что удаление его в южный край России не могло долго продолжаться.

Нередко при воспоминании о царскосельской своей жизни Пушкин как бы в действительности переселялся в то общество, где расцвела первоначальная поэтическая жизнь его со всеми её призраками и очарованием. В эти минуты Пушкин иногда скорбел; и среди этой скорби воля рассудка уступала впечатлению юного сердца; но Пушкин недолго вполне оставался юношею, опыт уже холодел над ним; это влияние опыта, смиряя порывы, с каждым днём уменьшая его беспечность, заселяло в нём новые силы.

Развитое Ипсилантием знамя и движение греков нисколько не воспламеняли Пушкина, и, в начале, ни один из поэтических его звуков не был посвящён делу греков; может быть потому, что первоначальные действия самого Ипсилантия, несмотря на всю важность неожиданных последствий, не имели в себе ничего уважительного: Ипсилантий в Яссах и в окрестностях предался вполне обычным весёлостям, окружил себя одним блеском власти, не утвердив её силы.

В самой главной квартире Ипсилантия и отдельных отрядах Этерии возникшие беспорядки и неповиновение разрушили единство действия; но несмотря на подобное разрушение, с весною 21 года_: среди мрака долголетней неволи, уже загорались лучи независимости греков.[164]

Странное столкновение событий: в то же время, когда возникла угнетённая Греция и восходила звезда древней Эллады, среди пустынного океана угасла иная звезда лучезарной славы. И тот, кто так недавно возмущал племена и народы своею неодолимою силою, исчезал с лица земли, как невольник при криках крамол и неволи.[165]

Из воспоминаний о Пушкине

По поводу статьи «Ещё о Пушкине», помещённой в № 11-м «Общезанимательного вестника»[166]

Во многих статьях о Пушкине, помещённых в наших журналах и даже в самом собрании его сочинений, изд. г. Анненкова, предложившего целый том материалов для биографии Пушкина, мы не могли не заметить некоторых погрешностей в указании обстоятельств из жизни Александра Сергеевича; но все этого рода недостатки или промахи нисколько не поражали нас, а тем менее возбуждали негодование наше потому именно, что в каждом из подобных очерков мы видели добросовестность труда, остроумные соображения и указание на источники самых сведений. В статье же, случайно нами прочитанной и вызвавшей нашу статью, мы не встречаем ни одного из приведённых нами условий, а находим одни голословные приговоры с примесью возмутительной неправды. Мы даже не знаем и не можем понять, с какою целию редакция решилась поместить подобную статью в своём издании? Неужели для того только, чтоб украсить его именем Пушкина? Но если знаменитость имени придаёт ценность какому-либо изданию, то та же знаменитость налагает непременную обязанность быть строго разборчивым относительно статей, имеющих притязание на изображение характера людей знаменитых […]

Обращаемся к главному содержанию статьи:

— Так вы были лично знакомы с Александром Сергеевичем? вопрошает К. С.

— Как же, — отвечает Карл Иванович, — во время пребывания его в Кишинёве мы вместе отплясывали на балах и вечерах.

— Ну, а как танцовал Александр Сергеевич?

— Постоянный дирижёр всех попурри и мазурок.

— А как принимали его дамы? я думаю, с ума сходили?

— Пожалуй, что так, да и в самом деле: всегда новый, вечно оригинальный, Пушкин не мог не нравиться.

И в доказательство всего этого, Карл Иванович заключает: «Изволите видеть, говорит он, танцовали мы тогда часто; танцующие были постоянно одни и те же члены нашего маленького общества. А что ж вы думаете: танцы нам не надоедали; всегдашний дирижёр наш один оживлял их… Редко, редко повторит, бывало, старую фигуру, всегда выдумает что-нибудь новое. Незадолго до выезда его из Кишинёва собрались мы, не помню у кого в семействе, не для танцев, а так побалагурить. Приехали и девицы, приехали и молодые люди — давайте танцовать! давайте. Съимпровизировали мазурку и Пушкин начал, прошёл он