Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников - [181]

Наталья Николаевна Пушкина была красавица. Увидя умирающего мужа, она бросилась к нему и упала пред ним на колени; густые тёмнорусые букли в беспорядке рассыпались у ней по плечам. С глубоким отчаянием она протянула руки к Пушкину, толкала его и рыдая вскрикивала: «Пушкин, Пушкин, ты жив!?»

Картина была разрывающая душу…

Тело Пушкина стояло в его квартире два дня, вход для всех был открыт, и во всё это время квартира Пушкина была набита битком. В ночь с 30 на 31 января тело Пушкина отвезли в Придворно-конюшенную церковь, где на другой день совершено было отпевание, на котором присутствовали все власти, вся знать, одним словом весь Петербург. В церковь впускали по билетам и не смотря на то в ней была давка, публика толпилась на лестнице и даже на улице. После отпеванья все бросились к гробу Пушкина, все хотели его нести.

Пушкин желал быть похороненным около своего имения Псковской губернии в Святогорском монастыре, где была похоронена его мать.

После отпеванья гроб был поставлен в погребе Придворно-конюшенной церкви. Вечером 1 февраля была панихида, и тело Пушкина повезли в Святогорский монастырь.

От глубоких огорчений, от потери мужа, жена Пушкина была больна, она просила государя письмом дозволить Данзасу проводить тело её мужа до могилы, так как по случаю тяжкой болезни она не могла исполнить этого сама. Государь, не желая нарушить закон, отказал ей в этой просьбе, потому что Данзаса за участие в дуэли должно было предать суду; проводить тело Пушкина предложено было А. И. Тургеневу, который это и исполнил.

И. Т. Спасский Последние дни А. С. Пушкина (Рассказ очевидца) [565]

Его уж нет. Младой певец

Нашёл безвременный конец!

Дохнула буря, цвет прекрасной

Увял на утренней заре,

Потух огонь на алтаре!..

(Евгений Онегин, гл. VI, стр. XXXI)

Друзья мои, вам жаль поэта:

Во цвете радостных надежд

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Увял!

(Там же, стр. XXXVI)

В 7 часов вечера, 27 числа минувшего месяца, приехал за мною человек Пушкина. Александр Сергеевич очень болен, приказано просить как можно поскорее. Я не медля отправился. В доме больного я нашёл доктора Арендта и Сатлера. С изумлением я узнал об опасном положении Пушкина.

— Что, плохо, — сказал мне Пушкин, подавая руку. Я старался его успокоить. Он сделал рукою отрицательный знак, показывавший, что он ясно понимал опасность своего положения.

— Пожалуста, не давайте больших надежд жене, не скрывайте от неё, в чём дело, она не притворщица; вы её хорошо знаете; она должна всё знать. Впрочем делайте со мною, что Вам угодно, я на всё согласен и на всё готов.

Врачи, уехав, оставили на мои руки больного. По желанию родных и друзей П[ушкина], я сказал ему об исполнении христианского долга. Он тот же час на то согласился.

— За кем прикажете послать? — спросил я*

— Возьмите первого, ближайшего священника, — отвечал П[ушкин]. Послали за отцом Петром, что в Конюшенной. Больной вспомнил о Грече.

— Если увидите Греча, — молвил он, — кланяйтесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере.[566]

В 8 часов вечера возвратился доктор Арендт. Его оставили с больным наедине. В присутствии доктора Арендта прибыл и священник. Он скоро отправил церковную требу: больной исповедался и причастился св. тайн. Когда я к нему вошёл, он спросил, что делает жена?

Я отвечал, что она несколько спокойнее.

— Она, бедная, безвинно терпит и может ещё потерпеть во мнении людском, — возразил он; — не уехал ещё Арендт?

Я сказал, что доктор Арендт ещё здесь.

— Просите за Данзаса, за Данзаса, он мне брат.

Желание П[ушкина] было передано доктору А[рендту], и лично самим больным повторено. Доктор А[рендт] обещал возвратиться к 11 часам. Необыкновенное присутствие духа не оставляло больного. От времени до времени он тихо жаловался на боль в животе, и забывался на короткое время. Доктор А[рендт] приехал в 11 часов. В лечении не последовало перемен. Уезжая, доктор А[рендт] просил меня тотчас прислать за ним, если я найду то нужным. Я спросил П[ушкина], не угодно ли ему сделать какие-либо распоряжения.

— Всё жене и детям, — отвечал он. — Позовите Данзаса.

Д[анзас] вошёл. П[ушкин] захотел остаться с ним один. Он объявил Д[анзасу] свои долги. Около четвёртого часу боль в животе начала усиливаться, и к пяти часам сделалась значительною. Я послал за А[рендтом], он не замедлил приехать. Боль в животе возросла до высочайшей степени. Это была настоящая пытка. Физиономия П[ушкина] изменилась: взор его сделался дик, казалось глаза готовы были выскочить из своих орбит, чело покрылось холодным потом, руки похолодели, пульса как не бывало. Больной испытывал ужасную муку. Но и тут необыкновенная твёрдость его души раскрылась в полной мере. Готовый вскрикнуть, он только стонал, боясь, как он говорил, чтоб жена не услышала, чтоб её не испугать.

— Зачем эти мучения, — сказал он, — без них я бы умер спокойно.

Наконец, боль, повидимому, стала утихать, но лицо ещё выражало глубокое страдание, руки попрежнему были холодны, пульс едва заметен.

— Жену, просите жену, — сказал П[ушкин].

Она с воплем горести бросилась к страдальцу. Это зрелище у всех извлекло слёзы. Несчастную надобно было отвлечь от одра умирающего. Таков действительно был П[ушкин] в то время. Я спросил его, не хочет ли он видеть своих друзей.