Пушкин и Пеле. Истории из спортивного закулисья - [46]

– Как только устроюсь и найду работу, сразу же позову жену и дочь, – сказал Ахмед.

– А где же ты здесь живешь? – спросил я.

– Да там, – он неопределенно махнул рукой куда-то мне за спину. – В парке.

– А где же твои вещи? – я бросил взгляд на пластиковый пакет.

– Э… вещи… – загрустил Ахмед. – Я их сдал в камеру хранения на вокзале, но там за хранение нужно платить деньги, а я давно уже не платил. Наверное, вещам уже пи…ц.

Первый и, не сомневаюсь, последний раз слышал, как в центре Рима марокканец из Астрахани на чистом русском языке к месту ругается матом.

– Здесь много марокканцев, – продемонстрировал я свою наблюдательность.

– Многие из них ничего не хотят делать, хотят только хорошо жить, – сказал он.

– А чем же они живут? – мне стало интересно, как можно хорошо жить в Риме, ничего не делая.

– Воровством, – в ответе Ахмед был краток. – Но ты не думай, – горячо продолжил он, – я с ними ничего общего не имею. Они хотели завлечь меня в свои компании, но я отказался. Теперь на меня смотрят, как на чокнутого.

– И много здесь таких. э. чокнутых?

– Нет, но мы вместе. Вот сейчас я к ним иду, несу ужин, – он показал на пакет. И вдруг загорелся. – Может, пойдешь со мной. У нас немного вина, несколько гамбургеров. Я познакомлю тебя с друзьями.

Я ничего не имел против того, чтобы познакомиться с друзьями Ахмеда, но ужасно в тот день устал и мечтал только об одном – как можно скорее добраться до гостиничного номера. Так и сказал Ахмеду. И предложил ему встретиться через день, на этом же месте, пообедать и отправиться вместе на матч Италия – США (я даже придумал, как проведу Ахмеда).

– На футбол я, наверное, не пойду, но очень хочу встретиться с тобой еще раз и поговорить, – сказал Ахмед.

Послезавтра он не пришел. Я так и не знаю, почему. И не у кого было спросить, хотя марокканцев в Риме – тучи.

Ворота и гимн

В 1990 году, после того как завершилась официальная, командировочная часть моего пребывания на чемпионате мира, я остался в Риме на «нелегальном» положении. Покинув гостиницу, поселился на шикарной вилле отделения ТАСС в Италии, в котором работали тогда мои давние приятели-коллеги по тассовской службе Коля Тетерин, блестящий знаток жизни Италии, ее истории и современности, и Саша Тараканов, безумно влюбленный в футбол и во все, что с ним связано. На вилле уже жили командированные из Москвы тассовцы – журналист Саша Левинсон и фотокорреспондент Игорь Уткин, и мы прекрасно проводили время.

Поближе к концу чемпионата в специализированной группе, в которую в советские времена входили обычно эксперты, журналисты, артисты, писатели, в Рим приехал еще один тассовец – заместитель заведующего спортивной редакцией Слава Трушков. Он вместе с группой разместился в отеле.

Все мы последние дни чемпионата жили ожиданием финала Аргентина – Германия. Вдруг Слава обращается с просьбой к ребятам из отделения отправить его в Москву в воскресенье утром, в день финального матча. «Нет-нет, дома все в порядке, – объяснил неожиданное решение Слава. – Просто в понедельник планерка у генерального директора ТАСС. Ермаков, наш заведующий, в отпуске, а еще один зам – Сева Ку – кушкин – заболел, и идти к генеральному некому».

Надо сказать, ежедневные планерки у тассовского руководителя для представителей спортивной редакции – сущая формальность. Сам бывал на них много раз. В лучшем случае попросят назвать тему дня, на что уходит секунд 10–15. В худшем вообще не станут слушать. Если никого из спортредакции в кабинете генерального на планерке не будет, этого, скорее всего, не заметят, а если заметят и поинтересуются, то ответ – «отпуск, болезнь и командировка» – начальство, несомненно, удовлетворит.

Но ответственность Славы Трушкова зашкаливала настолько, что он с мечтой о посещении планерки генерального директора ТАСС и десятисекундном на ней выступлении покидал Рим в день финального матча чемпионата мира по футболу, будучи на эту игру аккредитованным и имея заветный билет в ложу прессы.

Самолет в Москву улетал рано утром. Для удобства тассовцы решили, что Трушков вечером в субботу приедет на виллу, а уж оттуда Саша Тараканов отвезет его в аэропорт. Слава приехал в субботу в пресс-центр на олимпийский стадион с сумкой, у нас с Левинсоном были кое-какие дела, а затем мы втроем отправились на метро – пять-шесть остановок – в тассовскую резиденцию.

От метро до нее – метров 400. По пути я начинаю рассказывать Славе о том, какие ребята-тассовцы молодцы. Они, говорю, в прошлом году, когда делали на вилле ремонт, пригласили бригаду строителей-коммунистов, и те по их просьбе потрясающе оборудовали въездные ворота. Стоит только громко запеть гимн Советского Союза, и они открываются. Удивительное решение, основанное на современных технических возможностях.

Левинсон, внимательно, как и Слава, мой рассказ слушавший, признался потом, что в первый момент он подумал о том, что я, переборщив с каждодневным изучением в пресс-центре груды футбольных материалов, к концу чемпионата двинулся рассудком.

Тем временем мы подошли к воротам виллы.

– Пой, – предложил я Славе.

Мы дождались, когда пройдет поток машин от ближайшего светофора, и Слава громко запел гимн. Ворота начали потихоньку открываться. Песня из открытого от удивления славиного рта литься перестала. Створки ворот замерли.