Пушкин. Духовный путь поэта. Книга вторая. Мир пророка - [65]

Религиозное сознание также имеет совершенно особый статус в русской традиции. Во-первых, сама православная доктрина не реформировалось под воздействием каких-либо внешних воздействий и не распалась на какие-либо «подвиды», как это произошло в западном христианстве. Поразительно, что многие умные русские люди — Чаадаев, Вл. Соловьев — принимали католицизм не в последнюю очередь потому, что они находили в нем ответы на свои интеллектуальные запросы; католическая доктрина давала достаточно ясные с точки зрения логики и дизъюктивного сознания ответы на многие существенные для них вопросы.

Православие осталось во многом религией, в котором гораздо больше традиций и внешней обрядовости и эмблематики для психологии прежде всего верующего человека. Православный верующий — не доктринер, его мало волнуют особенности каких-то нестыковок Священного писания, противоречия Ветхого завета. Он человек — Евангелия, морально-религиозных притч, иносказаний, в которые необходимо поверить, которыми надо проникнуться, разделить боль и страдания Христа. Это не религия сделки, в рамках которой человек выступает стороной договора с высшим существом, меняя определенный кодекс поведения на личное бессмертие.

В русской традиции закоренелые преступники не случайно звались «несчастными», и их раскаяние было наиболее мощным с точки зрения радостного принятия их раскаяния господом Богом. Когда русский человек ставит свечу в церкви или освящает куличи перед Пасхой, как это делалось, несмотря на запреты, и в советское время, он не логизирует свое предстояние перед Богом в этот конкретный момент, — он разделяет чувство причастности и единения не только с теми, кто сейчас находится в храме рядом с ним, но и с тысячами и тысячами своих предков и предков других русских людей, которые веками молились и возжигали свечи перед иконами и смотрели на темные, уже плохо видные лики святых с самым главным религиозным чувством — молением о прощении и милосердии божьем.

* * *

Ища ответ на вопрос о том, что же является главным в Пушкине, мы по сути ищем ответ на вопрос, что же является главным в русском человеке как национальном типе. Нам уже доводилось писать выше, что непонимание и неприятие Западом русского начала и России как мирового явления не является случайным историческим недоразумением, от которого якобы можно легко избавиться. Это вовсе не так. Ситуация много сложнее, и чем раньше и мы и наши западные оппоненты поймем это, тем легче нам придется вместе сосуществовать в ближайшие несколько столетий, если конечно, Бог не рассудит иначе.

Один из главных вопросов — это вопрос: живут ли русские люди или просто проживают свою жизнь. Целеполагание, выстраивание долгоиграющих жизненных стратегий — все это не для русского человека. Загадывать далеко и в деталях — да как можно! Ведь никому неизвестно о воле Божьей относительно планов или конкретного человека или целой страны.

При всей сохранившейся внешней религиозности общество западного типа (в тех еле заметных и больше обрядово-культовых привычках) — это общество, которое неуклонно шло к атеизму. Предельная уверенность в способности самого человека определять свою жизнь и все ее аспекты по сути отменяет некое внешнее воздействие или регулирование жизни западного человека. «Бог мертв» — заявлял еще Ницше, но современная культура похоронила его совместно со всеми проявлениями в области этики и морали, проистекающих прежде всего из религиозной сферы. Современный западный человек — это постхристианский человек. Это новая форма свободы человека, освобождения от прежних ограничений в области обыденного поведения, в переступании через общепринятые нормы морали семейной, общественной и индивидуальной, частной жизни, как они складывались на протяжении двух тысяч лет христианства.

Современный постмодернистский человек более никому и ничему не обязан своими «хотениями» и желаниями. По-своему Достоевский получил известного рода жизненную иллюстрацию своих наиболее расчеловеченных героев. Но они — Смердяков, Свидригайлов, Ставрогин, Валковский — реализовывались по тренду очевидного и явного противопоставления себя существующим нормам и правилам общества. Они понимали себя как неких «сверх-человеков», но очевидно отступали от существующих установлений и норм морали и поведения. Это было заметно и видно и им самим и окружающим. Это был грех своеволия на фоне рационально определенных нравственных законов общества, замешанных так или иначе на религиозной доктрине.

Современный человек во многом и не отдает себя отчета, ч т о именно он нарушает. Его нравственная относительность, выступающая в виде отсутствия уже и базы этой нравственности, даже и не предполагает какую-либо рефлексию над понятиями добра и зла, он поступает так, потому что «открыты врата», предоставлена такая возможность. То есть возникла освященная в известном смысле благосклонностью общества и современной культуры ситуация все большего углубления такого человека во все большие именно что глубины исследования своих инстинктов, нарушения табу, которые и не воспринимаются как табу — в с е можно.