Пушки и колокола - [110]

– Вот шельмы, – выругался Булыцкий, узнав в пленнике Стеньку Вольговича. – Словили-таки.

– Второго-то и нет, – глядя, как Стенька пытается вырваться из рук мучителей. – Не на нашей стороне, видать, Бог, – когда литовцы подволокли гонца к висельне и, перекинув веревку, надели на шею несчастному петлю, сжал кулаки Великий князь Московский.

Словно бы услыхав его, приговоренный с трудом поднял голову и, открыв распухшие от побоев веки, неожиданно улыбнулся защитникам крепости.

– Прошел ведь! Прошел! – едва не выкрикнул учитель, да вовремя заткнулся. – Ей-богу, Дмитрий Иванович, прошел Ивашка Вольгович-то!

– Князь, а князь! – окликнул правителя наблюдавший за происходившим Тит.

– Чего тебе?

– Они полоненного каждого по двое вели. И к лагерю конными приходили. Стало быть, и в дозорах так же.

– Так и что?

– Ночью дружинникам выйти во всеоружии да проклятых наказать, дело было бы ладное.

– Много, что ли, литовцев лягут? – огрызнулся князь. – Пустое!

– Лягут, может, и не многие, – рассудительно отвечал мужик. – Зато, шельмы, знать будут, что и ночью кара Божья настигнет за души невинно сгубленные. А как в полон наберем, так и… – недоговорив, Тит сурово кивнул в сторону виселицы, на которой, хрипя, все еще извивались несколько холопов. – А там, глядишь, и еще в одну ловушку затянем.

– Смышлен, – чуть подумав, кивнул Дмитрий Иванович. – Дело. Кто вызовется на промысел лихой?

– Я и вызовусь, Дмитрий Иванович, – мрачно ответил инициатор, а вместе с ним – еще с четыре десятка человек. – С собой лишь тех возьму, кого сам конных спешивать учил, – негромко, но твердо объявил дружинник. – Лиходейничать идем, хоть бы и во славу Божию… Так надобно, чтобы без шуму да наверняка.

– Так, стало быть, и мне с тобой должно, – уверенно шагнул вперед Иван Родионович. – Зря, что ли, науки твои постигали.

– Людей сам выберешь, и Бог в помощь, – выслушав ратных дел мастеров, согласно кивнул Донской. – В ночь пойдете. А сейчас – опочивать, а мы пока помост сколотим, ежели из крепости выйти придется.

Остаток дня прошел без инцидентов. Один за другим отдали души Богу последние из троих повешенных, литовцы азартно задирали защитников, грозясь скорой подмогой, на что те отвечали похабными ругательствами и проклятиями. Кончилось все тем, что вышедший на стены священник предал анафеме всех тех, кто «супротив Православия, мечи подняшя, выступить смел. Гореша Огнем в геенне огненной до скончания веков». Впрочем, на атакующих, по большей части своей язычников и католиков, это впечатления не произвело никакого. Более того, в ответ на это Фрол, митрополитом Московским назвавшись, анафемствовать попытался, да только освистан был, как клятвоотступник да предатель веры. В сердцах сплюнув, перебежчик под дружный гогот защитников крепости поспешил ретироваться. А у Булыцкого разболелась голова, и в такт ухающей боли снова зазвенел в башке разбитно-похабный мотивчик «Самары-городка».

Так и прошел день. К вечеру на дороге появился солидный, человек в пятьсот, отряд с обозами. Впрочем, ситуации тот пока не изменил, так как поздно уже было для боевых действий.

А уже когда совсем повечерело, когда птица-ночь опустилась на землю, бережно укрыв ее своими мягкими крыльями, на вылазку собрались дружинники. Накинув тряпье поверх цветастых кафтанов да мечи надежно заховав, а кто и вовсе палицами вооружившись, так, чтобы от холопов беглых не отличить было, собрались они на кровавый свой промысел.

– С Богом, – перекрестив смельчаков, напутствовал их Дмитрий Иванович. – Ночь вам в помощь: ни тебе луны, ни звезд, да только ветер гуляет, да молитвы все одно, что за упокой поет.

– Благодарим, князь, – прогудели в ответ те.

– Ну, ступайте, – поколебавшись, правитель еще раз перекрестил хлопцев.

– Ладно все будет, князь. Бог с нами; не пропадем, чай!

– Ступайте, – твердо скомандовал Донской. – Приведите мне проклятых!

Коротко поклонившись в ответ, дружинники один за другим исчезли в прорехе, оставив нервничающих защитников. Ждать пришлось долго. Ну или объятым беспокойством пленникам крепости так показалось. Напрасно, вслушиваясь да вглядываясь во тьму, пытались угадать, а что происходит сейчас на том берегу. Лишь ветер, да кромешная тьма, да языки пляшущие костров у лагеря противника. А дружинников и след простыл.

– Что ль, случилось чего? – нервно вышагивая взад-вперед, поднял голову Некомат. – Мож, не уберег Бог?!

– Типун тебе на язык! – князь зло поглядел на купца.

– Дай Бог, чтобы ладно все было, – крестясь, тот снова принялся выхаживать, меряя хоромы длинными шагами.

Противный треск взрыва со стороны лагеря противника разорвал тишину, обильно сдобрив монотонное пение ветра бранью, воплями и мольбами о помощи. Разом высыпав на улицу и буквально взлетев на стены, защитники, толкаясь локтями, принялись напряженно вглядываться в ночь, пытаясь в зыбком свете костров разглядеть хоть что-то. Впрочем, это не удалось, так как те, с треском схлопнувшись, один за другим разлетелись на миллионы ярко горящих в ночи тающих угольков. Секунда! И нервно гудящий лагерь неприятеля погрузился во тьму.

– Ух, и лихи, – вслушиваясь в тревожную симфонию звуков со стороны лагеря литовцев, довольно прогудел Некомат. – Ишь, чего удумать! На шатры, что ль, напали!