Пушкарь Собинка - [14]
— Началось… — перекрестился Никифор троекратно. Приказал: — Заряжай, ребята!
Помощники его, Гришка с Порфишкой, без суеты и спешки подали пороховой заряд и остальное, что надобно. Собинку разбирает нетерпение. Кажется ему, уж больно всё делается медленно. Поторопил невольно:
— Скорее!
— Поспешишь — людей насмешишь… — огрызнулся Гришка.
— А сам иной раз наплачешься вдосталь… — добавил Никифор.
Ордынские воины тем временем на всём скаку — в реку.
— Ала-ла! Ала-ла! — донёсся дикий, леденящий душу крик.
Зазвенели тетивы тугих луков. И тяжёлые, острые стрелы с протяжным свистом ударили по русским полкам.
Только ведь и там не дремали. Когда показались на правом берегу Угры всадники, запели громко на левом боевые трубы. Изготовились ратники к битве.
И во время единое с ордынскими полетели русские стрелы. Захрапели, шарахнулись татарские кони. Многие нападающие полетели в воду.
Первая волна словно натолкнулась на невидимую преграду.
— Так их! — возликовал Собинка. — Будут знать, как ходить разбоем на нашу землю!
Однако длилось замешательство короткое мгновение.
Воины, что скакали за первым, вырвались вперёд. Рой тяжёлых стрел стал гуще.
Молодой весёлый парень, по имени Глебка, — хорошо знал его Собинка — вдруг словно замер в изумлении. Толстая, оперённая стрела воткнулась ему в грудь. Не охнув даже, повалился Глебка навзничь. Кинулся к нему Собинка. Тот мёртвыми, невидящими глазами уставился в небо.
Самую малость мешкал Собинка.
— У, ироды! — процедил с ненавистью.
Высвободил из Глебкиной руки лук. Достал новую стрелу. Со тщанием прицелился во всадника, что убил Глебку. Приметен был — в блестящих, отливающих золотом доспехах и шлеме с алыми перьями. Натянувши прежде до отказа, спустил тетиву лука. Рванулась из рук стрела. Словно тоже торопилась отомстить за Глебку. И — отчётливо увидел Собинка — качнулся злодей в седле. Выпустил круто изогнутый лук.
— Получил?! — с торжеством воскликнул Собинка.
И поторопился.
Метким получился выстрел. Да бессильной оказалась Глебкина стрела против железных доспехов.
На лету подхватил всадник лук. Выпрямился в седле. Рванул стрелу из колчана. И ту стрелу нацелил, как показалось Собинке, точнёхонько ему промеж глаз. Вот она, смерть неминучая! И куда от неё денешься?!
Однако нашёл спасение, а может, отсрочку Собинка.
Брякнулся животом оземь.
Свистнула над самой головой стрела. Волосы пошевелила. Впилась злобно в дерево, что стояло позади.
— Живой! — обрадовался Собинка.
И тоже прежде времени.
Поднял голову. Всадник в блестящих доспехах ещё ближе. Метит новой стрелой.
Оборвалось всё внутри у Собинки.
«Теперь конец», — подумал со страхом.
Распластался на песчаном берегу, словно лягушка. Только, не в пример ей, не может никуда прыгнуть. Для того прежде надо встать на ноги. А времени-сроку, даже самого малого, нету. Втянул голову в плечи. Сжался комочком. Крепко зажмурил глаза. Ждал: сейчас ударит, вонзится ордынская стрела, и закричит он от боли, встречая свой смертный час в бою на Угре-реке. Повалится на сырой песок, как Глебка.
А вышло по-другому.
Дрогнула земля. Раскололось небо. Покатился грохот вдоль берега.
Открыл глаза в изумлении Собинка. Понять не может: помер он, и всё видится ему на том свете. Или жив ещё? И всё на этом происходит?
Уразумел — живой, понятно. И спасением обязан Никифору, который в самую пору выстрелил из своей пушки.
И тотчас же — у-ух! — изрыгнула огонь и железо вторая пушка, что стояла по соседству, справа от Вепря.
И снова: у-ух! — словно только и ждала своей очереди, тяжело выговорила третья, от Вепря слева.
И пошло!
Грохотали пушки, выбрасывая свои смертоносные заряды: ядра железные или каменные и дробовое железо.
Бабах! Бабах! — вторили им пищали, орудия вроде пушек, только жерлами поменьше.
Бах! Бах! Бах! — старались не отставать ручницы, малое огненное оружие, из коего стреляли одиночные пешие али конные ратники.
Едким чёрным дымом заволокло вокруг. Но чуть разогнал-развеял его ветер, стало видно: ордынская конница, которая только что рвалась к русскому берегу, повернула вспять. Дико ржали обезумевшие от страха лошади. Сшибались, топтали друг друга. Летели в воду ханские воины.
А Никифор приказал громко:
— Заряжай ещё, ребята! Дремать опосля будем! Не время сейчас!
Это, вестимо, шутил старый пушкарь. Веселил своих помощников и Собинку. Храбрость их поддерживал.
И опять всё сначала. Заряд пороховой, споро поданный Гришкой и Порфишкой. За ним промасленный пыж-перегородка. Следом — дробовое железо и ещё один лёгкий пыж.
— Отходи!
Запалил Никифор фитиль пушки Вепря. И через некоторое время — у-ух! — новый выстрел, подобный земному грому.
Сколько длился огненный бой, затруднился бы сказать Собинка. Пролетел, кажись, единым мигом. Собинка в нём тоже потрудился. Таскал воду из реки для охлаждения горячего от стрельбы Вепря.
Тот огненный бой, коего никак не ждали в Орде, и решил исход первого сражения.
Отстояли русские пушкари, пищальники и иные огненные стрельцы, вместе с лучниками, броды на реке Угре. Не пустили на свой берег хищное воинство.
Воспрянули духом в русских полках.
— Истинно, не так страшен чёрт, как его малюют! — говорили молодые воины.
