Пушинка в урагане - [2]

— Какая музыка в сельской школе? О чём это вы?

Оказывается, я одновременно читал молитву, и думал о своём, но думал «громко», так что собеседник слышал.

— Разрешите представиться: Пётр Николаевич Булгаков, пенсионер, а до недавнего времени учитель музыки и нескольких других предметов в Верхне-Ольшанской школе Пристенского района Курской области.

— Позвольте! Какой такой области? Есть Курская губерния.

— Есть губерния. Сейчас. А область – будет.

— Так вы… Из будущего?

— И, возможно, весьма отдалённого. Сейчас какой год? Назовите точную дату.

— Первое марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года.

— Вот это фокус! Сегодня в тринадцать сорок пять террористами убит император Александр II!

Дату и время помню случайно: почему-то запомнился параграф из учебника, да к тому же, недавно пересматривал фильм о Софье Перовской. Люблю, знаете ли, иногда смотреть классические фильмы разных времён и разных жанров.

— Тринадцать сорок пять это что, — требовательно уточняет внутренний голос.

— Без пятнадцати минут два часа пополудни, если по-старому.

Голова моя резко дёргается, и в поле зрения попадают большие напольные часы. На циферблате двенадцать пятьдесят.

— Скорее! Мы ещё успеем предотвратить злодейство!

— Ну, давай попробуем. А где мы находимся?

— В Николаевском дворце. Где же готовится цареубийство?

— Значит мы в Ленинграде?

— Нет, мы в Санкт-Петербурге.

— Извините, именно это я и имел в виду. Просто город будет переименован.

— Чудеса! Где же готовится цареубийство?

— Террористы устроили засаду на канале Грибоедова.

— Таковой мне неизвестен.

— Раньше он назывался Екатерининским каналом.

— Скорее! Вперёд!

Ну что же, поднимаюсь, направляюсь в двери. Уже выходя, вижу на полу возле книжного шкафа здоровенный револьвер.

— Да, я уже упоминал, что собирался свести счёты с жизнью, но в последний момент лишился чувств. Далее вам всё известно. — Сухо прокомментировал увиденное хозяин тела.

Коридоры во дворце весьма широкие, но я то и дело касался плечами то правой стены, то левой, и вовсе не потому, что новый я такой большой, а потому что очень уж крепко меня штормило. По дороге попадались какие-то люди, звучали встревоженные голоса, кто-то окликал, но я просто пёр вперёд: моя цель важнее. Внизу я двинулся, было, куда-то во двор, к каретным сараям, как услужливо подсказало мне сознание, но тут же повернул на улицу – там ехал извозчик.

— Стойте, — завопил я в спину уже проехавшим саням.

Мужчина в шубе, сидящий в санях, оглянулся, и, увидев меня, изумлённо открыл рот. Повернулся к извозчику, что-то сказал, сани остановились, и я в одно мгновение догнал их и запрыгнул на место рядом с пассажиром.

— Ваше высочество, Пётр Николаевич, — забормотал пассажир. — Что происходит, почему вы не одеты, почему такая спешка?

— Готовится страшное злодейство. Цареубийство. Мы обязаны его предотвратить.

— Как? Что?

— Голубчик, — крикнул я извозчику. — Стрелой мчись на Екатерининский канал, угол Мойки. Знаешь ли, где это?

— Как не знать, барин! А на какой берег-то? Токмо боюсь, кобылка моя не сдюжит.

— К Михайловскому парку, любезный! И гони изо всех сил! Если успеем, я тебе рысака подарю!

— А как же барин, что до вас сел?

— Гони, извозчик, гони куда сказано, — закричал пассажир в шубе, и мы полетели.

Хотя полетели очень относительно. Лошадка у извозчика была мелкая, тощая и весьма заморённая, поэтому бежала она не шибко споро, но всё равно побыстрее, чем бежал бы я своими ногами. Да и не пробежать мне столько, чего уж там.

— Пётр Николаевич, ваше высочество, — забормотал господин в шубе. — Вы простудитесь! Позвольте укрыть вас моей шубой!

Морозец небольшой, градуса три-пять, но проклятая питерская сырость! До места я, без сомнения, доеду, но однозначно простужусь, а без нормальных лекарств, скорее всего, потом откину ласты.

Я оглянулся на попутчика. Шуба у него большая, возможно и хватит закутаться двоим.

— Благодарю вас за великодушное предложение… Простите, не знаю, как вас величать.

— Профессор Меншуткин, Николай Александрович. Служу в физико-математическом факультете Санкт-Петербургского императорского университета, — отрекомендовался он, торопливо расстёгивая крючки на шубе. Попытку совсем снять её с себя я пресек, и мы, тесно прижавшись друг к другу, укутались в профессорскую шубу.

— Шуба, признаться не моя, — зачем-то стал объяснять профессор. — На мою шубу служитель…

— От неловкости служителя выиграл я, — прервал я мучения профессора. — В вашу шубу мы вдвоём бы не поместились. Вы уж, уважаемый профессор, пожалуйста, поощрите служителя от моего имени. И прошу вас, Николай Александрович, разрешите позже заглянуть к вам с визитом, связанным с вашей учёной деятельностью?

Профессор торопливо закивал.

Вдоль Мойки мы пролетели одним духом, но после поворота на Невский проспект, лошадь начала спотыкаться, а когда, наконец, добежала до Казанского моста, то вовсе упала на передние колена. Я выскочил из саней. Сунул руку в карман… чёрт, кошелька нет. Однако, есть нечто более ценное: часы. Торопливо сунул часы обомлевшему извозчику и бросился вдоль канала, скользя гладкими кожаными подошвами по растоптанному ногами и копытами снегу. Дыхание сбилось – хреново тренируют нынешних аристократов! Впрочем, школьники и студенты моего времени, в массе своей, тренированы много хуже.