Пункт проката - [3]

В конце концов это показалось неудобным.

- Державин? - уважительно спросил я, кашлянув, и покивал на портрет.

Всепонимающий старичок удивился до чрезвычайности.

- Извините, как вы сказали?..

- Да вот, портрет, говорю... Державина, да?

Миниатюрный старичок с завидной энергией сорвался с табуретки, подбежал к портрету и внимательно его осмотрел. Затем обернулся и уставился на меня с укоризной. Для этого ему пришлось задрать голову до невозможности.

- Простите, - сконфуженно пробормотал я. - Давно как-то не видал портретов писателей. В школе-то я все больше по физике да по матема...

От возмущения на лысой голове старичка взвился дыбом последний реденький локон.

- Это Краснопевцев, - произнес он внушительно. - Иван Дмитриевич Краснопевцев собственной персоной! Что вы, батюшка!

- А, - сказал я, мучительно напрягая память. - Как же. Это же Краснопевцев! То-то я смотрю...

Старичок совершенно удовлетворился моим раскаянием, но тут же насторожился и спросил с беспокойством:

- А у вас паспорт с собой?

Мне стало не по себе.

Дело в том, что последние паспорта отменили лет двадцать тому назад. Каждый взрослый человек носит с собой небольшую пластиковую карточку с закодированной информацией, да и то скорее всего эта штука доживает последние дни.

- А в чем, э-э-э, собственно...

Тут старичок заметил мои выпачканные в краске руки, охнул и потащил за собой.

- Сюда, сюда... - приговаривал он, проводя меня сперва через анфиладу низких совершенно пустых комнат, затем по винтовой металлической лестнице с прихотливыми ступеньками, затем опять через комнаты. - Сейчас, сейчас... У меня есть все, что вам необходимо...

Через несколько минут, с трудом оттерев руки растворителем и два раза тщательно вымыв земляничным мылом, чтобы отбить неистребимый ремонтный запах, я сидел напротив моего спасителя в тихом закутке где-то под самой крышей и пил чай. Чай был из самовара.

Старичок как-то сразу увлекся и поведал мне юмористическую историю о том, как в шестилетнем возрасте он на спор залез с головой в бочку с зеленой краской, и что из этого получилось. По его словам, через час в радиусе не менее двухсот метров не осталось ни одной неиспачканной вещи, человека или капитального строения. Сам шестилетний старичок оставался частично зеленым еще два месяца и его даже возили в Москву советоваться со специалистами.

Был он домашний, уютный и такой говорливый, что я отмякал душой с каждой минутой.

Воспользовавшись паузой, пока хозяин сосредоточенно накладывал мне на блюдечко вишневое варенье, я поинтересовался:

- А где же, уважаемый Петр Евсеевич, все ваши экспонаты?

- Какие-такие экспонаты? - отозвался Петр Евсеевич. - Нету у меня, милый, никаких экспонатов.

- Ну как же! Вот мне говорили... Портреты писателей, рукописи, личные вещи... Вы ведь директор музея, не так ли?

Никогда в жизни я не видел, чтобы люди из розовых с такой быстротой становились желтыми от возмущения и досады. Петр Евсеевич выпал из кресла, выбежал на середину комнаты и в дальнейшем повел себя в лучших традициях старинных провинциальных трагиков. А именно: надулся, втянул голову в плечи и, потрясая в воздухе кулачками, сдавленным фальцетом грозно прокричал такой монолог:

- Никогда, о никогда Петр Симареев не опускался до жалких административных низин! Я - Хранитель! Слышите вы, жалкие пигмеи? Хранитель Бюро проката, основанного великим Краснопевцевым семь десятилетий назад!

В сочетании с мизерным росточком такие театральные эффекты должны были крепко действовать на свеженького человека. Я отхлебнул из чашечки душистого чаю и изобразил на лице величайшее внимание и почтительность.

- Именно ему, великому Краснопевцеву, - продолжал декламировать старичок, раскачиваясь коротеньким корпусом, - принадлежит эпохальное открытие: человечество и каждый его представитель имеют право и обязаны брать на прокат все! О, это была величайшая мысль!..

- Да вы, батюшка, варенье-то, варенье кладите, оно без косточек, добавил он вдруг обыкновенным голосом и тут же со свистом потянул в себя воздух, готовясь продолжить монолог.

Воспользовавшись секундной паузой, я быстро спросил:

- Петр Евсеич, а музей куда делся?

Хранитель по инерции еще немного помахал кулачками, затем окончательно вышел из образа, выпустил набранный воздух и присел за стол.

- А что музей? - сказал он буднично. - С музеем нормально. Перевели его в другое здание.

- Это куда же?

- А вот тут, напротив.

- Напротив? Так ведь там "Сверчок"!

- Вот в "Сверчок" и перевели. В конце прошлого века там постоянно бывал Панкреатидов. Слыхали о таком?

О Василии Панкреатидове я, конечно, слыхал. Великий мастер пера. Дважды лауреат. Читать, правда, не доводилось. Но я всегда доверял нашей критике.

- Теперь на входе там Достоевский висит, - продолжал хранитель, прихлебывая чай, - а на выходе - Панкреатидов. Ну, а тут мы устраиваемся... Еще варенья?

Сколько живу на свете, ни разу не бывал в бюро проката. Занятное, должно быть, зрелище. Поэтому я опять кашлянул и сказал:

- Любопытно было бы взглянуть на ваше хозяйство, уважаемый хранитель.

- А давайте я вам покажу! - загорелся старичок.