Пульс памяти - [9]

Почему?..

Василий побежал по траншее, затем вдоль церковной ограды на левый фланг, спрыгнул в окоп и тут же увидел убитых пулеметчиков. Один во весь рост навзничь лежал на дне окопа, второй, никак не похожий на мертвого, сидел у его ног со склоненной набок головой…

Впервые за этот день Василий ощутил прилив крайней, нечеловечески переполнившей его ярости. Гневом, ненавистью, исступлением стало в нем все: мышцы, жилы, суставы, пальцы рук, которыми он обхватил рукоятки пулемета, глаза, прильнувшие к прицелу…

Даже, казалось, каплями пота по лицу стекала она, эта смертно клокотавшая во всем теле ярость. Вылавливая сквозь рамку прицела темные фигурки во ржи, Василий чувствовал, скорее, не удары сердца, не клекот перенапряженного дыхания, а единственно — злость свою. И, как ее эхо, — глуховатый, прибойный гром, нарастающий от груди к горлу и больно застревавший там…

Автоматчики залегли.

Но по центру поля, в лоб, ревя и обливая высотку огнем, ползли танки.

Василий приподнялся за пулеметом, глянул в сторону артиллерийской батареи и наткнулся взглядом на черный, бесшумно расползавшийся в стороны столб земли. Из-за него медленно выплыла закинутая колесом кверху «сорокапятка».

К орудию метнулись двое, оно послушно вернулось колесом на землю, и Василий увидел, как к прицелу припал сам командир батареи.

Василий посмотрел в поле — один танк был неподвижен, но передний продолжал ползти, и огонь его орудия и пулеметов становился все губительнее.

Землю била нараставшая дрожь, в которой сливались воедино выстрелы орудий и взрывы ложившихся на высотке вражеских снарядов. Один столб земли поднялся перед самым щитом пулемета, и, когда эта утробно шуршащая масса опадала, Василию показалось, что падала она, расстрелянная его очередью.

Странно: он успевал подумать об этом, ни на минуту не переставая ловить слухом полузадавленный в грохоте боя говор правофланговых пулеметов.

Действуют ли?..

Опять визгливо и лязгающе заскрежетало вверху, где-то под самым небом, и, кинув туда взгляд, Василий приметил сползавшее по церковному конусу золоченое, все в солнечных вспышках полушарие.

Достигнув края крыши, оно скатилось с нее, но не упало, а зависло на каких-то железных прутьях, покачиваясь как маятник.

Вторая половина купола оставалась на месте, и над ней продолжал возвышаться крест.

Следующий снаряд, угодивший в ограду, брызнул по окопу градом кирпича, а новый взрыв длинно и прицельно швырнул землю на убитых пулеметчиков. Несколько комьев достигли ног Василия, и он не только почувствовал, а услышал, как пробарабанили они по сапогам.

Потом взрывы вдруг отдалились вправо, и скоро один из двух пулеметов там умолк.

— Э, мат-терь его… Заколдован он, что ли? — внезапно раздался рядом с Василием охрипло злой, с заиканьем, голос.

Повернувшись, Василий увидел шагах в трех от себя красноармейца, который зубами стягивал ремешок на связанных гранатах.

Когда солдат выпрыгивал из окопа, Василий перехватил его серый, с нервной решимостью взгляд, полузатопленный ручьями пота, и все понял.

«Доползти бы ему…» — с затаенной надеждой подумал Василий и, заправляя новую ленту, оценивающе огляделся. Ему сразу же стало ясно, что хуже всего у батальона — на правом фланге, там пришлось, видимо, оставить переднюю линию окопов.

«А как на батарее?..»

Василий перевел взгляд в сторону артиллерийской позиции и не узнал ее: из трех пушек там оставалась только одна. И при ней находился единственный человек — капитан, которого Василий тоже едва узнал. На нем не было уже ни планшета, ни ремня, ни фуражки. Да и весь он как все еще живой воспринимался с трудом.

Но командир батареи не только был жив сам, его волей продолжала жить и действовать пушка, возле которой он несуетливо, в одиночку орудовал.

Вот капитан наклонился, припал к прицелу, отстранился — выстрел.

Стремительный поворот за снарядом…

Наклон…

Поворот…

Досыл…

А в следующий миг — это было похоже на галлюцинацию — что-то белое с красным, подобно маленькому облаку, прыгнуло со щита орудия на грудь командира батареи.

Прыжок в какую-то мизерную долю мгновенья. И…

Словно бы от близости к разгоряченному телу облако взорвалось.

Капитана обвили дымные, вмиг почерневшие ленты и, запеленав всего, куда-то девали.

Василий не сразу понял, что это было прямое попадание. Взрывом убило капитана и вывело из строя пушку.

Но, как бы заменяя командира батареи на его боевом месте, вверх поднялся покореженный лафет. Он встал почти вертикально и замер, глазея на окружающее полусогнутым сошником.

А фашистский танк уже выползал на самую макушку высотки. «И главная цель его теперь, — невесело подумал Василий, — подавить огневые точки. В первую очередь пулеметные…» Василий оглянулся, пытаясь облюбовать новое, менее уязвимое место, и вынужден был с горечью признать, что деваться ему с «максимом» некуда. Значит, остается одно: гранаты.

Тоже связкой.

Как тот солдат…

Танк был так близко, что в глазах начинало рябить от мелькающих траков. Вот он сделал небольшой доворот, затем еще один. Вот качнулся, тормознув правой гусеницей, и теперь пополз уже прямо на пулемет.

«Гранаты!..»

Василий откачнулся к задней стенке окопа, рванул одну застежку на ремне, вторую… Все решали уже секунды…