Пуховое одеялко и вкусняшки для уставших нервов. 40 вдохновляющих историй - [52]

Единственное, что я поняла (и теперь, по прошествии времени, это кажется совершенно очевидным): нам всем нравятся совершенно разные вещи.

Вспомните свои самые заветные мечты, и вы обнаружите: то, что вы любите, совершенно не зависит от чужого мнения, а моменты, когда вы по-настоящему счастливы, обычно не видны никому, кроме вас.

Так и я обнаружила, что все больше тянусь к природе, к простоте, к границам сознания, к тайнам бытия, и наконец – к идеям, о которых не пишут в Twitter, и к восприятию деталей, которое не встретишь в Facebook.

Я заметила, что больше тянусь к сочинительству, книгам, старым друзьям и тихим вечерам. Я скучала по своей семье и возможности спокойно посидеть вечером на террасе, без макияжа и микрофонов. Я нашла путь к той себе, которой я была в старших классах и колледже: к отличнице и хиппи, которая ценила возможность иметь все, что нужно, в рюкзаке за плечами.

Я уверена, что это связано с возвращением к тем местам, куда мы отправлялись, чтобы найти свою истинную сущность. Возможно, моя настоящая душа охотнее проявляется среди этих причалов, скамеек и лежаков, так как здесь я провела значительную часть своей жизни. Может быть, именно поэтому любые озера продолжают так глубоко трогать меня – ведь они возвращают меня к прошлому, к моей истинной сущности, скрывающейся под свежей оболочкой, которую я нарастила себе искусственным способом, оболочкой из ненужных достижений и высоких результатов.

Сердце и слово «да»

Я до сих пор помню жужжание иглы татуировщика, когда делала себе первую и вторую наколку – этот пронзительный металлический треск. Мышцы на моей шее и сейчас судорожно дергаются, лишь только я вспомню ноющую боль, сопровождавшую этот ужасный звук. Я сделала себе первую татуировку, когда училась в выпускном классе, в день Казимира Пулавского – этот день в Чикаго считается выходным из-за проживающей там большой польской диаспоры. Я сказала родителям, что собираюсь сделать наколку, но они не восприняли это серьезно. Мне всегда становилось плохо при виде любой иглы – в кабинете врача, а также когда мне прокалывали уши. Когда я пришла домой и показала маме маленький китайский иероглиф под пластырем, она крикнула отцу: «Билл, ты не поверишь…»[15]

Два года спустя, в Санта-Барбаре, рыжий молодой человек по имени Себастьян наколол небольшой стебелек на моей щиколотке и бабочку моей лучшей подруге Аннетт. Нам было по девятнадцать, и теперь, еще через девятнадцать лет, я вновь слушаю это жужжание где-то в районе тонкой и бледной кожи моего предплечья: на одном из них постепенно появляется сердце, а на другом – слово да, написанное элегантным курсивом авторства моей подруги Линдси.

Сердце – кроваво-красное и гениально простое, как будто его нарисовал ребенок, – разумеется, символизирует любовь. Это знак любви Господа и старой как мир идеи, что Он любит меня, что бы ни случилось. Каждый христианин сталкивается с этим довольно рано. Но многим из нас, и мне в том числе, тяжело выдержать эту первозданную любовь. Я могу разобраться в математических формулах, юридических документах, финансовой документации и потоках жалоб. Но я почти ничего не знаю об абсолютном. Я чувствую себя так, как будто только начинаю открывать его для себя.

Когда я молюсь, я представляю себе это простое алое сердце, и в тишине это напоминает мне о любви Господа, которая началась еще до моего рождения и продолжится и тогда, когда меня уже не будет на этом свете. Перед началом дня – пока я еще не начала будить детей, варить кофе, жарить тосты, одевать и обувать всех членов семьи, укладываться в сроки и принимать верные решения – я закрываю глаза и представляю себе это алое сердце и в который раз напоминаю себе, что Господь любит меня и в этот наступающий день я не могу сделать ничего, чтобы заслужить больше любви – абсолютно ничего. В этот день я также не могу сделать ничего, чтобы разрушить эту любовь. Я не могу представить себе ничего более судьбоносного для такого старого трудоголика, как я. Эта любовь дарует мне покой вне зависимости от того, что я делаю или не делаю, независимо от моих успехов и неудач, побед и поражений.

Когда я таким образом начинаю свой день, уже пропитанная этой любовью – полной убежденностью в моей значимости и связи с Господом – день сразу становится другим. Мне больше не нужно никуда бежать и лезть из кожи вон. Мой страх исчезает, и остаются только доброта, щедрость и мое творчество. Я могу сколько угодно сочинять, общаться и спокойно говорить правду, так как мои достоинства больше не поставлены на карту и не подвергаются сомнению. Такая абсолютная любовь меняет все. Она делает все сама. Теперь мне можно отдыхать, делать ошибки, быть слабой и просить о помощи. Я даже могу устать. Это действительно меняет все.

Поэтому я и хотела наколоть себе это алое сердце, чтобы оно всегда было со мной, и именно на левой руке. Я левша, и я хочу, чтобы эта любовь наполняла меня творческой энергией. Что бы я ни создавала и ни писала, я хочу, чтобы все это рождалось из любви – а не из соревнования, страха и доказательств своей значимости.