Пух и прах - [29]

– А где сортир? – спросил один из маляров.

– А вам зачем? – повернулся к нему Дженеро.

– Нам надо его покрасить.

– Унитазы не закапайте, – предупредил Дженеро.

– Чтобы мы, да закапали унитазы? – возмутился маляр. – Да никогда в жизни! Мы же приличные люди, оба Гарвард окончили!

Его коллега громко заржал.

* * *

Третью записку принесли в одиннадцать утра.

Ее притащил прыщавый подросток, которого выгнали из старших классов из-за проблем с успеваемостью. Он прошел мимо пустовавшей стойки дежурного сержанта и поднялся на второй этаж в следственный отдел, где патрульный Дженеро ломал голову, пытаясь найти ответ на вопрос, почему конверт был заклеен резиновым клеем.

– А че, никого нет? Все в отпуске, что ли? – спросил семнадцатилетний юнец.

Он чувствовал себя в следственном отделе почти как дома, потому что некогда состоял в уличной банде под названием «Ужасная десятка». В нее входили одиннадцать молодых людей, решивших объединиться, чтобы утереть нос пуэрториканцам, пытавшимся проникнуть в их район. Банда распалась аккурат под Рождество, но не из-за череды поражений в стычках с пуэрториканцами. Семеро человек в банде пали жертвами врага, косившего всех без разбора – и пуэрториканцев, и белых. Этот враг был наркоманией. Пятеро из семерых плотно сидели на игле, двое отправились на тот свет. Из оставшихся один сидел в тюрьме за незаконное хранение огнестрельного оружия, второй обрюхатил ирландскую девчушку, и ему пришлось на ней жениться, ну а последний притащил конверт в следственный отдел, причем чувствовал себя настолько уверенно, что осмелился на колкость в адрес полицейского в форме.

– Чего вам надо? – спросил Дженеро.

– Меня попросили это передать дежурному сержанту, но его нет на месте. Может, вы возьмете?

– Что «это»?

– Почем я знаю, – фыркнул парень. – Мужик остановил на улице и дал пять баксов за то, что я отнесу это сюда.

– Сядь, – бросил Дженеро.

Он взял у подростка конверт и стал думать, стоит его открывать или нет. Вдруг до патрульного дошло, что он уже успел оставить на нем кучу отпечатков своих пальцев. Дженеро тут же кинул конверт на стол. Из туалета в конце коридора доносилось пение маляров. «Что ж такое? – с отчаянием подумал полицейский. – Мне же поручили только отвечать на телефонные звонки и записывать в случае надобности сообщения». Борясь с искушением, он снова посмотрел на конверт.

– Сядь, я сказал, – повторил он парню.

– Зачем?

– Подождешь, пока не вернется кто-нибудь из детективов. Ясно?

– Да пошел ты, легаш! – фыркнул подросток и повернулся, собираясь удалиться.

Дженеро выхватил револьвер.

– Эй! – окликнул он пацана.

Тот кинул взгляд через плечо и увидел смотрящее прямо на него черное дуло.

– Я в курсах о правиле Миранды, – заявил подросток, но все-таки сел.

– Классно, я, кстати, тоже, – отозвался Дженеро.

* * *

Полицейские не любят, когда их коллеги попадают в переделки. Это напоминает им о том, что они вовсе не канцелярские служащие, хотя им и приходится возиться с бумагами. Да, их, стражей закона, в любой момент могут ударить, избить и даже застрелить.

Когда полицейские осознают это, возникает чувство, что их никто не любит.

Два молодых спортсмена изо всех сил старались дать Карелле понять, что не испытывают к нему теплых чувств. В результате они сломали ему три ребра и нос. Кроме того, они наградили его жуткой головной болью, спровоцированной сотрясением мозга, в свою очередь вызванного парой-тройкой хорошо поставленных ударов в область затылка. Стивен пришел в сознание вскоре после того, как его доставили в больницу. Находился он в сознании, разумеется, и сейчас, но выглядел при этом паршиво, чувствовал себя отвратно, а настроения разговаривать не было. Он просто лежал, держа за руку Тедди, сидевшую у его койки, и осторожно дышал – сделай вдох чуть глубже, и сломанные ребра тут же напомнят о себе адской болью. В основном говорили детективы, но в их шутках не чувствовалось огонька. Они столкнулись с проявлением насилия, направленного лично против одного из них. Сыщики за время работы успели привыкнуть к виду избитых и покалеченных посторонних людей, они научились бесстрастно относиться к подобному зрелищу, но сейчас ситуация была совсем иной. Сейчас перед ними на больничной койке лежал их коллега и друг, изломанный болью, которого держала за руку жена, пытаясь улыбаться их неуклюжим шуткам.

Четверо детективов вышли из палаты в двенадцать пополудни. Браун и Уиллис шли впереди, а Хоуз и Клинг в молчании плелись сзади.

– Да-а-а… Крепко его отделали, – нарушил молчание Браун.

* * *

Семнадцатилетний подросток, изгнанный из школы за неуспеваемость, стал орать про правило Миранды, перечисляя свои права с уверенностью заправского адвоката. Дженеро несколько раз велел ему заткнуться, однако, несмотря на памятки, розданные каждому легавому в участке, суть решения Верховного суда ускользала от понимания патрульного, и он начал опасаться, что пацан знает нечто такое, о чем он, Дженеро, не в курсе. Грохот шагов, донесшихся с железной свежевыкрашенной лестницы, что вела с первого этажа в следственный отдел, показался патрульному райской музыкой. Первыми шли Браун и Уиллис. За ними – Хоуз и Клинг. Дженеро так обрадовался, что был готов их расцеловать.