Пуговичная война. Когда мне было двенадцать - [5]

Стоило учителю вернуться в свою конуру, друзья, словно стайка воробышков на свежий навоз, буквально набросились на Лебрака.

Среди рядовых солдат и разной мелюзги находилось с десяток основных бойцов Лонжеверна, жаждущих насладиться речью вожака.

Лебрак изложил свой замысел, простой и смелый. А потом спросил, кто из них пойдет с ним нынче вечером.

Удостоиться подобной чести хотелось всем, но достаточно было четверых. Так что они выбрали для этой операции Курносого, Крикуна, Тентена и Гранжибюса. Гамбетт, Бекас-с-Побережья, не мог сильно задерживаться, Гиньяр Косой плоховато видел в темноте, а Було по сравнению с четырьмя отобранными был недостаточно ловок.

На этом они расстались.

Когда колокол позвал на вечернюю молитву, пятеро бойцов встретились вновь.

– Мел принес? – обратился Лебрак к Крикуну: тот сидел за первой партой, так что мог стибрить два-три куска из коробки отца Симона.

Крикун справился отлично: он стащил пять кусков, к тому же больших. Один он оставил себе, а остальные раздал своим братьям по оружию. Таким образом, случись кому-то из них по дороге потерять свой мелок, другие легко могли бы исправить ситуацию.

– Айда, погнали! – скомандовал Курносый.

Некоторое время сначала по главной улице деревни, потом от Большой Липы по улочке Каминов, выходящей на дорогу к Вельра́ну, в полумраке звучал громкий перестук деревянных башмаков. Пятеро мальчишек торопливо шагали в сторону неприятеля.

– Тут пёхом с полчаса, – предупредил Лебрак, – так что управимся там минут за пятнадцать и вернемся еще до окончания вечерни.

Маленький отряд исчез в темноте и тишине; примерно полпути они не отдалялись от мощенной щебенкой дороги и бежали прямо по ней; но, оказавшись на вражеской территории, пятеро заговорщиков свернули на обочину и пошли по отсыпке, которую поддерживал в порядке путевой обходчик, их старый друг папаша Бредá, – дурные языки говорили, что это случалось всякий раз, как она попадалась ему на глаза. У самого Вельрана, когда стали отчетливо видны освещенные окна и угрожающе залаяли собаки, они остановились.

– Снимем сабо, – предложил Лебрак, – и спрячем их здесь, за этими камнями.

Четверо бойцов и вожак разулись, засунули чулки в обувь и убедились, что не потеряли свои кусочки мела. Затем под предводительством Лебрака, с расширенными зрачками и трепещущими ноздрями, напряженно прислушиваясь, один за другим встали на тропу войны, чтобы как можно точнее прийти к церкви вражеской деревни, цели их вечерней экспедиции.

Чутко улавливая малейший шорох, распластываясь по дну заросших канав, прижимаясь к стенам или растворяясь во мраке изгородей, они скользили, они двигались точно тени, опасаясь только неожиданного появления какого-нибудь местного жителя, идущего с фонарем в руке к вечерней службе, или запоздалого прохожего, ведущего на водопой свою клячу. Но ничто не побеспокоило их, кроме лая пса во дворе Жана де Ге: эта тварь надрывалась не умолкая.

Наконец они добрались до церковной площади и приблизились к колокольне.

Вокруг было пустынно и тихо.

Вожак остался, а четверо других вернулись, чтобы стоять на стрёме.

Вооружившись своим куском мела, вытянувшись на носках высоко, как только можно, Лебрак на тяжелой закопченной и почерневшей дубовой двери, закрывавшей это святое место, вывел лаконичную надпись, которая назавтра, перед началом мессы, должна была произвести скандал – скорее своей героической откровенностью, нежели оригинальной орфографией:

Фсе вельранцы зосранцы!

И, как говорится, раззявив зенки, чтобы убедиться, «хорошо ли видно», он вернулся к четверым своим стоящим начеку сообщникам и радостным шепотом скомандовал:

– Валим отсюда!

На этот раз они отважно двинулись прямо посреди дороги и без лишнего шума добрались до места, где оставили свои сабо и чулки.

Обувшись и презрев всякие ненужные предосторожности, нещадно стуча деревянными башмаками, они вернулись в Лонжеверн, разошлись по домам и в предвкушении грядущих военных действий стали ждать ответных шагов вельранцев.

II. Дипломатическая напряженность

Послы двух держав обменялись мнениями по поводу событий в Марокко.

Из газет (лето 1911 г.){9}

Когда через полчаса после последнего удара колокола, зовущего к воскресной мессе, на деревенской колокольне прозвонили второй раз, появился Большой Лебрак в черной драповой куртке, перешитой из старого английского пальто его деда, в новых шерстяных штанах, в тяжелых башмаках, потускневших от толстого слоя сала, и в суконном картузе. Так вот, я говорю, Большой Лебрак прислонился спиной к стене общественной бани и стал поджидать свои войска, чтобы ввести их в курс дела и сообщить о полном успехе проведенной операции.

К дверям трактирщика Фрико́ подошли несколько мужчин с короткими трубочками-носогрейками в зубах, желающие промочить горло перед заходом в церковь.

Вскоре появился Курносый в заношенных штанах до колена и с красным, как грудка снегиря, галстуком. Они обменялись улыбками. Потом явились братья Жибюсы, им не терпелось узнать новости; за ними – Гамбетт, который еще был не в курсе; потом – Гиньяр, Було, Крикун, Страхоглазый, Бомбе́, Тета-Головастик и весь отряд лонжевернских бойцов в полном составе. Всего около сорока человек.