Пугливая - [9]
Дэймон сжал мою руку.
— Все в порядке, — ответил он доктору. — Она уже достаточно взрослая.
Доктор проводил нас в пустую комнату. Голые стены, голые полы, вообще ничего, кроме трех жестких пластиковых стульев и криво висящего на стене деревянного креста. Где вся мебель? Это больше походило на комнату для допросов, чем на место для утешительных бесед. Единственное, на чем мог зацепиться глаз, это искаженное мукой лицо криво распятого на целую вечность Иисуса.
Я села на один из жестких стульев. Дэймон принялся мерить шагами комнату.
— Шериф, — позвал его доктор. — Пожалуйста. Присядьте. Вы оба очень устали.
Дэймон обернулся и посмотрел на него таким уничтожающим взглядом, что тот невольно отпрянул. Видя его негодование, я почувствовала, как мою душу наполнила гордость.
«Мы в одной лодке», — помню, тогда подумала я.
Мы с Дэймоном не всегда ладили. Когда он только переехал в наш дом, моя мама часто была между нами чем-то вроде посредника. Но теперь мы с ним были единым целым. Мы вместе молились, чтобы моя мать очнулась. Такова была сила нашей к ней любви.
— Шериф…
— Дэймон.
— Дэймон. Ваша жена серьезно пострадала. Она часто ездила без ремня безопасности?
Не «ездит». А «ездила».
Словно она уже мертва.
— Что? — Дэймон поперхнулся, и его яркие голубые глаза наполнились слезами. — Нет, она всегда пристёгивалась.
Я была слишком потрясена, чтобы толком переварить информацию. Моей маме было всего тридцать восемь лет. Она не могла умереть.
— С ней все будет в порядке? Она что, мертва? — спросила я.
Надежда не хотела признавать реальность, написанную на омерзительно добром лице доктора.
— Она жива. Аппараты искусственно поддерживают работу ее тела. Ее мозг получил, как мы считаем, непоправимую травму.
Пауза.
— Мне очень жаль.
Всё, и хорошие новости, и плохие слились в одном маленьком аккуратном предложении, которое выкачало из моих легких весь воздух. Твоя мать еще жива. БАХ. Но всё равно, что мертва. БАХ.
— Вы уверены? — спросил Дэймон.
Я снова потянулась к его руке, он сжал свою влажную от пота ладонь и сдавил мне пальцы.
Доктор нерешительно посмотрел на меня.
— Из-за отёка мозга мы не можем сейчас сказать точно…
Он замолчал. Затем откашлялся и полушепотом добавил:
— Похоже, дела плохи.
У меня шла кругом голова, пока я пыталась осмыслить происходящее. Стоящий рядом Дэймон делал то же самое. Глядя перед собой пустым взглядом, он потёр рукой челюсть. Как такое могло с нами произойти?
— Мне очень жаль, — повторил доктор.
Меня затошнило. Рука сильно горела в том месте, где ее сжимал Дэймон. У меня и так был ожёг, и теперь его прикосновение превратилось в пытку.
В тот момент я ничего не слышала. Я сосредоточила все свое внимание на боли в пальцах, на обожженной коже, со всей силы сдавленной Дэймоном. Это было довольно странным утешением, но боль меня отвлекала.
«Хуже и быть не может, — все время думала я. — Хуже этого уже ничего не может быть».
Я ошибалась.
Я помню, как на следующее утро Крис, помощник шерифа Ган-Крика и друг Лео, уводил Лео в наручниках. И когда коридор стал таким длинным? Казалось, он тянулся бесконечно. Дэймон привлёк меня к себе, обхватив за плечи, и я прислонилась к нему. Совершенно потрясённые и уставшие от борьбы, мы с ним смотрели, как Крис уводил Лео. Они шли и шли, пока не превратились в маленькие точки, а потом и вовсе не скрылись из виду.
«Это всё из-за меня», — снова и снова твердила себе я.
Когда в реанимации я держала маму за руку, на её лицо уже легла печать смерти. Она все еще держалась, и врачи говорили, что не могут дать точных прогнозов, пока не спадёт отек мозга, но она уже умерла. Теперь я это понимаю, когда пробуждаю и ворошу эти воспоминания, когда срываю восковую пелену отрицания и надежды, которая тогда затуманивала моё сознание.
Сейчас, глядя правде в глаза, я могу сказать вам, что моя мать, упокой Господь ее душу, покинула своё тело в тот момент, когда машина Лео рухнула в реку, и ее ставшее неуправляемым тело врезалось в переднюю панель.
В тот день перед тем, как уйти на работу, я поругалась с Лео. Накричала на него из-за какого-то пустяка, а затем в бешенстве убежала, оставив его на автостоянке со сжатыми кулаками и этой ужасной тоской, с этой жаждой в глазах, которая со времен Карен так никуда и не делась. Сейчас я уже даже не помню, из-за чего мы поругались. Наверняка из-за чего-то дурацкого и такого незначительного, что я давно об этом забыла.
И вот я его разозлила, он напился, залез в машину и вместе с моей сидящей на пассажирском сидении матерью протаранил защитный барьер и рухнул в реку.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Настоящее время…
Как ни странно, в тюрьме «Лавлок» крайне мало любви.[1]
По крайней мере, не той любви, которой бы мне хотелось. А такой, какую пытается излить на тебя твой сокамерник, когда ты впервые туда попадаешь. Некоторые из здешних обитателей сидели в тюрьме не одно десятилетие. Им уже давно не принципиально, во что засовывать свой член.
Только не мне. Может, я и не самый здоровый парень по сравнению с некоторыми здешними заключенными, зато шустрый. Когда я был маленьким, мой дед научил меня драться, и с тех пор я не проиграл ни одного боя.
Мой отец определенно не был невинным человеком. Он был лидером МК «Братья-цыгане» и был виновен во многих вещах. Но он умер за преступление, которого не совершал, оклеветанный врагом, который забрал у него клуб и всё, что он всегда так защищал. Включая мою невинность. Подставив моего отца, Дорнан Росс положил начало целой череде необратимых событий. Когда мне было пятнадцать лет, Дорнан Росс со своими сыновьями убил моего отца. Перед тем как прикончить моего отца Дорнан Росс и семеро его сыновей лишили меня невинности, выжгли у меня на коже клеймо, тем самым обеспечив себе преждевременную смерть.
Мой отец был убийцей. Как и я, теперь. Он научил меня важности "око за око" - главному правилу, укоренившемуся в каждом члене клуба. Жизнь за жизнь. Семь жизней в уплату за невообразимый список грехов. Люди могут задаться вопросом, почему я это делаю. Если эта месть продиктована какой-то благородной целью, то я пытаюсь предотвратить страдания других от рук Дорнана Росса и его сыновей. Но я не линчеватель. Не мститель. Я делаю это исключительно ради себя. Я делаю это, потому что хочу этого.
Я лгала. Я хитрила. Я отдала свое тело и свою жизнь человеку, который разрушил мою семью и бросил меня умирать. Я убила, я согрешила, и, что самое ужасное из всего этого, я наслаждалась страданиями других. Я слизывала соленые слезы отца, оплакивающего своего первенца, и ничто еще не было так сладко на вкус. Я умерла, и я воскресла, словно феникс из пепла. Я знаю, что мне дорога в ад. Я буду гореть в огненных ямах рядом с Дорнаном и его сыновьями за то, что сделала, и за то, что я собираюсь сделать. Но мне все равно.
В графстве Хэмптоншир, Англия, найден труп молодой девушки Элеонор Тоу. За неделю до смерти ее видели в последний раз неподалеку от деревни Уокерли, у озера, возле которого обнаружились странные следы. Они глубоко впечатались в землю и не были похожи на следы какого-либо зверя или человека. Тут же по деревне распространилась легенда о «Девонширском Дьяволе», берущая свое начало из Южного Девона. За расследование убийства берется доктор психологии, член Лондонского королевского общества сэр Валентайн Аттвуд, а также его друг-инспектор Скотленд-Ярда сэр Гален Гилмор.
Май 1899 года. В дождливый день к сыщику Мармеладову приходит звуковой мастер фирмы «Берлинер и Ко» с граммофонной пластинкой. Во время концерта Шаляпина он случайно записал подозрительный звук, который может означать лишь одно: где-то поблизости совершено жестокое преступление. Заинтригованный сыщик отправляется на поиски таинственного убийцы.
Пансион для девушек «Кэтрин Хаус» – место с трагической историей, мрачными тайнами и строгими правилами. Но семнадцатилетняя Сабина знает из рассказов матери, что здесь она будет в безопасности. Сбежав из дома от отчима и сводных сестер, которые превращали ее жизнь в настоящий кошмар, девушка отправляется в «Кэтрин Хаус», чтобы начать все сначала. Сабине почти удается забыть прежнюю жизнь, но вскоре она становится свидетельницей странных и мистических событий. Девушка понимает, что находиться в пансионе опасно, но по какой-то необъяснимой причине обитатели не могут покинуть это место.
«Эта история надолго застрянет в самых темных углах вашей души». Face «Страшно леденит кровь. Непревзойденный дебют». Elle Люси Флай – изгой. Она сбежала из Англии и смогла обрести покой только в далеком и чуждом Токио. Загадочный японский фотограф подарил ей счастье. Но и оно было отнято тупой размалеванной соотечественницей-англичанкой. Мучительная ревность, полное отчаяние, безумие… А потом соперницу находят убитой и расчлененной. Неужели это сделала Люси? Возможно. Она не знает точно. Не знает даже, был ли на самом деле повод для ревности.
Писательница Агата Кристи принимает предложение Секретной разведывательной службы и отправляется на остров Тенерифе, чтобы расследовать обстоятельства гибели специального агента, – есть основания полагать, что он стал жертвой магического ритуала. Во время морского путешествия происходит до странности театральное самоубийство одной из пассажирок, а вскоре после прибытия на остров убивают другого попутчика писательницы, причем оставляют улику, бьющую на эффект. Саму же Агату Кристи арестовывают по ложному обвинению.
Зуав играет с собой, как бы пошло это не звучало — это правда. Его сознание возникло в плавильном котле бесконечных фантастических и мифологических миров, придуманных человечеством за все время своего существования. Нейросеть сглаживает стыки, трансформирует и изгибает игровое пространство, подгоняя его под уникальный путь Зуава.