Пугачев - [61]

— Я слышал, что ты умеешь говорить на иностранных языках.

— Умею, надежа-государь.

Самозванец протянул пленному подпоручику перо и бумагу и приказал написать по-шведски внизу листа, указав место пальцем. Шванвич по-шведски не знал, а потому написал по-немецки, а затем и по-французски: «Ваше величество Петр Третий». Самозванец взял лист и, сделав вид, что прочел про себя, сказал:

— Мастер!

Шванвич хотел было уйти, но Пугачев оставил его ужинать. Помимо них за столом сидели только ближайшие пугачевские сподвижники из казаков: Овчинников, Лысов, Почита-лин, Давилин и Горшков. Честь, оказанная пленному дворянину, показывает, как нужен был Пугачеву человек, знавший иностранные языки. Впрочем, почтение, оказанное Шванви-чу «государем», могло быть связано с еще одним немаловажным обстоятельством: пленный офицер заявил Пугачеву, «что он, Шванович, крестник в Бозе опочивающей государыни императрицы Елисавет Петровны». Не исключено, что пленник и впрямь был крестником покойной государыни. Дело в том, что он родился в 1749 году, а его отец с 1748-го служил рядовым гренадером в Лейб-компании — дворцовой охране Елизаветы Петровны. Императрица, как известно, частенько становилась кумой своих гвардейцев, а потому вполне возможно, что такой чести был удостоен и Александр Шванвич. (Кстати, отец пленного подпоручика был в своем роде фигурой примечательной: неоднократно подвергался дисциплинарным наказаниям за публичные скандалы, уличные и кабацкие драки. В одном из таких столкновений Александр Шванвич нанес рану будущему екатерининскому сподвижнику Алексею Орлову. От нее осталась знаменитая отметина, благодаря которой Алексей Григорьевич получил шутливое прозвище «Орлов со шрамом». За очередную «продерзость» в 1760 году Шванвич-отец был изгнан из Лейб-компании. Случались в его судьбе и другие примечательные происшествия, однако рассказ о них увел бы нас слишком далеко.)

После ужина самозванец одарил Михаила Шванвича шубой, крытой старым «комлотом на мерлущетом лапчетом меху», и отпустил.

И вот способности Шванвича пригодились. Его вызвал к себе Горшков и протянул пугачевский указ, адресованный оренбургскому губернатору:

— Батюшка государь Петр Федорович велел тебе перевесть оный указ на немецкой язык.

Подпоручик, разумеется, исполнил приказание, и 20 декабря этот указ вместе с составленным тремя днями ранее оригиналом был подброшен под стены Оренбурга. «Каждый наш верноподданный знает, — обращался «государь» к Рейнсдорпу, — каким образом злобные люди и недоброжелатели лишили нас по всем правам принадлежащего нам всероссийского престола. Но ныне всемогущий Бог своими праведными судьбами и, услышав сердечные к нему молитвы, снова преклоняет к нашему престолу наших верноподданных, а злодеев, исполненных недоброжелательства, повергает к нашим монаршим ногам». Далее, как нетрудно догадаться, содержалось обещание награды за покорность и наказания за неповиновение.

Появление варианта указа самозванца на немецком языке не могло не обеспокоить Екатерину II. В наказе от 26 апреля 1774 года чиновникам Оренбургской секретной комиссии, созданной после снятия осады с города, императрица писала: «Старайтесь узнать: кто сочинитель немецкого письма, от злодеев в Оренбург присланного, и нет ли между ними чужестранцев, и, несмотря ни на каких лиц, уведомите меня о истине». Видимо, Екатерина подозревала в кознях чужеземцев и внутреннюю дворянскую оппозицию. Однако истина, вскоре открывшаяся на допросах некоторых видных пугачевцев и самого Шванвича, оказалась не такой страшной, нежели представлялось[381].

Пока главные силы повстанцев продолжали осаждать Оренбург, отдельные отряды в разной степени отдаленности от города и с различной долей успеха сражались с правительственными войсками. Так, отряд во главе с беглым крестьянином Ильей Араповым захватил ряд крепостей Самарской линии, а 25 декабря 1773 года и саму Самару — правда, ненадолго: спустя четыре дня они были выбиты из города командой майора Муфеля. Отряду под руководством Михаила Толкачева удалось осуществить казачью мечту — 30 декабря он наконец-то взял Яицкий городок, однако крепостью, которую защищал гарнизон во главе с подполковником Симоновым, так и не овладел[382]. Отряд во главе с самим Пугачевым не смог захватить расположенную в 110 верстах к востоку от Оренбурга Верхнеозерную крепость, зато в 40 верстах от нее восставшие овладели Ильинской крепостью. Причем последнюю пришлось брать дважды. Во второй раз, 29 ноября, мятежники во главе с «Петром Федоровичем» разгромили вошедший в крепость отряд майора Заева, направлявшийся по приказу генерала Станиславского на помощь оренбургскому гарнизону. Это была очень важная победа, поскольку после нее ни генерал Деколонг, ни генерал Станиславский уже не пытались прорваться к осажденному Оренбургу[383]. По достоинству оценил ее и новый главнокомандующий Бибиков. В письме Екатерине II накануне наступления 1774 года он признавал: «Удача сего злодея в разбитии бригадира Билова, полковника Чернышева, ретирады генерала Кара, а наконец последняя удача в разбитии майора Заева с командою в Ильинской крепости, умножили сего злодея и сообщников его дерзость и ободрили весь башкирский народ к бунту; немалая опасность есть к распространению своих злодейств к стороне Сибири… а при такой преклонности черни, сей страх еще основательнее быть видится»