Пугачев - [110]
Эта же ведомость говорит, что 12 июля «разных граждан домов сгорело и разграблено 1772», а осталось всего 298. Разумеется, от огня пострадали не только дома дворян или «чиновных». Например, в ямской слободе сгорело 105 домов, а уцелело всего 20. Впоследствии сменивший Брандта на губернаторском посту князь Платон Мещерский представил ведомость, в которой указывалось, что из 3186 общественных и частных зданий Казани сгорело 2193. Гораздо труднее подсчитать другие имущественные потери жителей. П. С. Потемкин хотя и признавал, что «город сгорел большею частью и несколько жители пострадали», но всё же полагал, что пострадали они «отнюдь не бедственно: пожитки почти всех спаслись и разве какая малая часть оных [погибла]; многие сказываются, что разорились, лаская себя только награждением»[687].
Подтверждаются также сведения о пленении пугачевцами жителей Казани[688]. Согласно официальному источнику, в плен попало подавляющее число горожан.
Однако в этот день бунтовщики не только отнимали свободу, но и даровали ее. В тюремных камерах Казанской секретной комиссии содержалось, по разным данным, от 153 до 415 колодников. Среди прочих освобожденных повстанцами был старый знакомый Пугачева игумен Филарет, а также родственники самозванца — его двоюродный племянник Федот и первая жена Софья с детьми Трофимом, Аграфеной и Христиной[689].
Филарет был арестован в конце января 1774 года в Сызрани, откуда его доставили в Казань. Игумен обвинялся в передаче вестей о пугачевских победах, в частности над генералом Каром. Кроме того, он будто бы рассказывал, что некий сержант, бежавший от восставших, сообщил Бибикову, что во главе бунтовщиков стоит не Пугачев, а бывший император Петр III. Наконец, доносчики утверждали, что Филарет выспрашивал их о Яицком городке, «в каком он теперь состоянии находится». Старец сначала частично, а потом и полностью признал эти обвинения, при этом, правда, утверждал, что не был пособником бунтовщиков, а просто передавал народные толки. Свою непричастность к бунтовскому делу Филарет доказывал еще и тем, что в декабре 1772 года лично принимал участие в поимке Пугачева, а в августе 1773-го пытался его задержать. Однако монаху не удалось оправдаться, ведь с точки зрения властей уже само распространение подобных толков являлось преступлением. И вот 12 июля Филарет получил свободу. Пугачев, увидев «игумна», приказал отвести его «в кибитку». По некоторым сведениям, правда, не очень надежным, старец после освобождения был в большой чести у самозванца, потом якобы жил неподалеку от Казани. Но после вышеописанного эпизода следы его окончательно затерялись, и отыскать их не удалось ни следователям, ни исследователям[690].
Двоюродный племянник Пугачева Федот, как уже говорилось, был выслан в Казань лишь за то, что являлся родственником самозванца. Какое-то время он, вместе с первой пугачевской женой и детьми, жил на «обывательской квартире», однако, когда стало известно о приближении самозванца к городу, их отправили в секретную комиссию. После освобождения Федот, по собственному признанию, хотя и видел своего дядю, старался на глаза ему не попадаться. Побыв «в той злодейской толпе три дни», после поражения от Михельсона Федот бежал от бунтовщиков, был пойман казаками, верными императрице, отправлен в Казань, а потом в Москву[691].
Намного дольше оставались у самозванца его первая жена Софья и дети. День 12 июля они встретили «в офицерской караульной палате». Пожар добрался до здания, и в нем, по словам женщины, «почти неможно уже было оставаться от происходящего дыма». Караульный офицер и солдаты покинули свои посты, а Софья «не знала, что в таком случае предпринять». Услышав снаружи «великий шум», она вышла с детьми на двор посмотреть, что происходит. Оказалось, повстанцы освобождали колодников. Бывших арестантов и Софью с детьми повели на Арское поле близ Казани, где в то время находился сам «амператор». Одиннадцатилетний Трофим, увидев среди разъезжавших казаков отца, закричал:
— Матушка! Смотри-тка, батюшка ездит!
Софья воскликнула в сердцах:
— Екай собака! Невернай супостат!
Неизвестно, услышал ли муж ее гневные слова, однако заметил ее.
— Поддерните етой бабе телегу и посадите ее с робятами, — приказал он казакам.
Софья молча поклонилась ему и села с детьми на телегу[692].
Впоследствии их пересадили в коляску, а палатку, в которой в обеденное время или ночью находились Софья и ребятишки, ставили рядом с палаткой самозванца. Разумеется, Пугачеву пришлось объяснять сподвижникам, почему он оказывает простой бабе такое внимание. Самозванец принародно объявил, что она — жена его друга, донского казака Емельяна Ивановича Пугачева, у которого он некогда жил и который был «засечен кнутом» за верность своему «государю». Обращаясь непосредственно к Софье, «Петр Федорович» добавил:
— Я тебя, бедная, не покину[693].
Несмотря на оказываемое ей почтение, Софья была не слишком довольна своей новой жизнью, ведь за жену самозванец ее не признавал, спал с пленными девками, одна из которых, как мы помним, поведала об этом самой пугачевской супруге. Да и вообще до поры до времени Емельян избегал беседовать с ней с глазу на глаз. Но, «немного не доезжая Саратова», он всё же решился на разговор. Он вошел в палатку к Софье, выслал находившихся там девок и спросил:
