Пучина - [28]

Ураган был так яростен, что выбивал нас из седел. Наши кони остановились, повернувшись крупами к ветру. Мы быстро спешились и, накрывшись плащами, растянулись ничком на траве. Пространство, отделявшее нас от рощи, погрузилось во мрак, и мы различали лишь одну из пальм, с толстым стволом и широкой кроной, которая мгновенно вспыхнула от удара молнии и затрещала, разбрасывая искры. Прекрасен и страшен был вид героического дерева, которое размахивало пылающими листьями, словно огненными знаменами над расщепленным стволом, и умирало на своем посту, не желая ни покориться, ни уступить.

Когда смерч унесся дальше, мы заметили, что табун пропал, и поскакали на его поиски. Ветер дул нам в спину; туча, казавшаяся черной стеной, удалялась от нас; промокшие до костей, мы покрывали лигу за лигой, не встречая табуна, пока, наконец, не выехали на скалистый берег широко разлившейся Меты. С обрыва мы видели, как кипят возмущенные волны, как на гребнях их непрерывно змеятся отблески молний, как обрушиваются глыбы берега вместе с деревьями девственного леса, подымая высокие водяные столбы. Грохот падения сопровождался треском лиан, и целая роща, крутясь в водовороте, уносилась по течению, как фантастический плавучий остров.

Где-то далеко вспыхивали зарницы. Мы продолжали ехать в поисках лошадей залитыми водой лугами, где только-только начинали выпрямляться пальмы, и ночь застигла нас в степи. Хмурый, я ехал следом за Корреа, вода доходила до подпруг наших седел. Забравшись на холм, мы заметили, что в далеком лесу весело мерцают огоньки костров.

— Там наши товарищи расположились на бивуак, они там!

И я радостно начал окликать друзей.

— Замолчите, замолчите, ради бога! Это индейцы!

И мы повернули вспять снова в пустынную степь, где уже начинали рычать пантеры. Мы ехали всю ночь, не решаясь остановиться на отдых, без пристанища, без компаса, пока запоздалая заря не открыла перед нашими угасающими надеждами ворота своего золотого замка.

Едва рассвело, мы заметили вакеро, гнавших впереди себя мадрину.[30] Взошло солнце, и по залитой светом степи шагали волы, ощипывая стебли пырея.

Мы поздоровались с всадниками; Фиделя с ними не было. Корреа хорошо знал всех вакеро; он подробно рассказал им о настигшей нас буре, о пропаже табуна, о встрече с индейцами.

— Мано[31] Ухенио, в первый раз потерял я ночью дорогу в саванне, да еще с таким белым, который ни за что не умеет взяться. Он, чего доброго, сочтет меня никуда не годным вакеро.

— Такое со всяким может случиться, мано Антонио. Говорят, вакеро не хлебает горячего и не спрашивает дороги, но в грозу любой из нас заплутается.

— А вы ищете быков? Как дела?

— Паршиво. Мы было обрадовались дождю и выехали только к вечеру. Всю ночь не спали, но не нашли ни одного быка: стадо испугалось грозы и не хотело выходить из леса. Под утро вышло несколько быков, но нам не удалось заманить их, хотя мадрина вела себя молодцом и зазывала их своим мычаньем. Тогда мы решили гнаться за ними верхом и поймать, сколько поймается, но быки попались старые и мы попусту потеряли время. А у этого вот парня лошадь сломала себе шею в ночной скачке. Теперь он тащит седло на спине.

— Мано Тиста, — крикнул Корреа, — иди садись на моего жеребца, а я разомну ноги!

Не желая показать вакеро, что я умираю от усталости, я, подбодрив себя мыслями об Алисии, спросил:

— А сколько скота вы заарканили вчера, мано Исидоро?

— Голов пятьдесят. Но к вечеру завязалась драка. Мильян и Фидель чуть было не укокошили друг друга.

— Что же случилось?

— Приехал Мильян со своими вакеро и сказал, что ему нужны коррали на Матанегре, куда им приказано загнать разбежавшееся стадо Барреры. Франко поначалу не хотел связываться с Мильяном, но, когда он увидел собак, которых тот привел с собой, разозлился и обругал Мильяна. Тогда вакеро заявили, будто пойманные нами быки не наши, а дона Барреры, и хотели отнять их у нас силой. Тут мы схватились с ними врукопашную, и Франко пригрозил Мильяну ружьем.

— А где сейчас люди Барреры?

— Одни вернулись, другие еще шатаются по степи, вооруженные мачете. Нехорошее получается дело. А хуже всего то, что вы дали разбежаться табуну.

— Дело не в этом, — произнес Хабьян. — Главная беда в том, что, говорят, в Ато Гранде приехал судья. Ему, как видно, указали неправильную дорогу, и Мильян послал вакеро проводить его к Субьете. С судьей шутки плохи, не заплатишь денег — заберет. Мы хотим уходить.

— Ребята, я ручаюсь вам, что ничего не будет!

— А как вы можете ручаться, если вас-то они и ищут?

Фидель не пал духом, услышав о пропаже лошадей, и не сделал выговора мулату. Он порадовался тому, что моя раненая рука может держать поводья. По его мнению, табун уже возвратился в Мапориту на свое привычное пастбище и там мы найдем его.

Я заметил, с какой неохотой он рассказывал мне о стычке с Мильяном.

«Этот спор выеденного яйца не стоит. В степи хватит места для многих могил: надо только стараться, чтобы не нас хоронили, а мы хоронили». Франко сказал это с веселой улыбкой, но изменился в лице, когда узнал, что вакеро собираются оставить нас одних. «Конечно, они уйдут: у них у всех счеты с судом, все они воруют скот».