Птицы, звери и родственники - [13]

К моему негодованию, Ларри сказал, что Теодор не должен поощрять моего увлечения естественной историей, так как наш дом небольшой и уже забит до отказа всякими отвратительными жуками, каких я только мог поймать.

– Не это меня беспокоит, – сказала мама, – а беспорядок, в который он приводит себя. Право, Теодор, после прогулок с Роджером он должен менять всю одежду. Я не знаю, что он с нею делает.

Теодор весело хрюкнул.

– Я помню, как однажды, – сказал он, отправляя в рот кусок пирога и медленно жуя, при этом борода его приподнялась, а глаза светились радостью, – я пошел пить чай с некоторыми… э… знаете ли, моими друзьями здесь, в Пераме. В то время я служил в армии и очень гордился тем, что меня произвели в капитаны. Итак… э… вы знаете… э… чтобы похвалиться, я надел униформу, которая в числе прочего включала отлично начищенные сапоги со шпорами. В Пераму меня перевезли на пароме, и, когда я проходил через маленький болотистый участок, мне бросилось в глаза незнакомое растение. Я подошел ближе, чтобы сорвать его. Наступив на то… знаете ли… что казалось твердой землей, я вдруг обнаружил, что погрузился под самые подмышки. К счастью, поблизости росло маленькое деревце, и я… э… сумел ухватиться за него и выбрался наверх. Но теперь я был покрыт от самой талии черной вонючей грязью. Море было… э… знаете ли… совсем близко, так что я… э… подумал, что лучше обмыться чистой морской водой, чем быть в грязи, поэтому я вошел в море и принялся ходить взад-вперед. Как раз в этот момент по дороге вверху проходил автобус, и, когда они увидели меня в фуражке и мундире, разгуливавшего в море, водитель остановился, чтобы все пассажиры могли… э… получше разглядеть меня. Все они были сильно удивлены, но удивились еще больше, когда я вышел из моря и они увидели на мне сапоги со шпорами.

Теодор торжественно ждал, когда успокоится смех.

– Я думаю, знаете ли, – сказал он с задумчивым видом и вполне серьезно, – что я подорвал их веру в здравомыслие армии.

С тех пор Теодор приходил к нам по крайней мере раз в неделю, а иногда и чаще, если мы могли отвлечь его от бесчисленных дел.

К этому времени у нас уже было много друзей среди крестьян, живших вокруг, и все они были столь гостеприимны, что даже короткая прогулка затягивалась на неопределенное время, так как в каждом домике, мимо которого мы проходили, нас непременно угощали стаканом вина или уговаривали отведать фруктов и побеседовать с хозяевами. В чем-то это было весьма полезно для нас, так как каждая такая встреча укрепляла наше довольно нетвердое владение греческим языком, и вскоре мы обнаружили, что в состоянии вполне умело вести довольно сложные беседы с нашими сельскими друзьями.

Затем произошло посвящение – акт, который доказал нам, что мы приняты всей общиной: нас пригласили на свадьбу. Замуж выходила Катерина, сестра нашей служанки Марии, – пышная девушка с широкой сверкающей улыбкой и карими глазами, большими и мягкими, как анютины глазки. Веселая, дерзкая и певучая как соловей, она в свои двадцать лет разбивала сердца во всей округе. Теперь она остановила свой выбор на Стефаносе, крепком, красивом парне, который немел при одном взгляде на Катерину и краснел от любви.

Когда вас приглашают на свадьбу, как мы вскоре обнаружили, дело не ограничивается полумерами. Празднества начинаются с помолвки, когда вы приходите в дом невесты и приносите подарки, а она горячо благодарит вас и подносит вино. Угостив гостей, жених и невеста отправляются в свой будущий дом, возглавляемые деревенским оркестром (две скрипки, флейта и гитара), играющим веселые мелодии, и в сопровождении несущих подарки гостей. Подарки Катерины представляли собой довольно смешанную массу. Самой важной была огромная двуспальная латунная кровать – ее во главе процессии несли четыре друга Стефаноса. Вслед за ними тянулась цепочка гостей, несших простыни, наволочки, подушки, деревянный стул, сковородки, большие бутыли оливкового масла и прочие дары. Сложив подарки в новом доме, мы пили за здоровье четы и тем самым отмечали новоселье будущей семьи. Затем все, слегка опьяневшие, возвращались домой и ждали следующего акта спектакля, самой свадьбы.

Несколько неуверенно мы спросили, может ли Теодор присутствовать с нами на свадьбе. И невеста, и ее родители чрезвычайно этому обрадовались, потому что, как они объяснили с подкупающей искренностью, очень немногие свадьбы в округе могли похвастаться присутствием в качестве гостей английской семьи и настоящего доктора.

Великий день настал, и, надев свои лучшие наряды и прихватив из города Теодора, мы направились к дому родителей Катерины, стоявшему среди олив у самого сверкающего моря. Там должна была происходить церемония венчания. Когда мы прибыли туда, дом гудел как улей. Из отдаленных деревень на ослах приехали родственники. Вокруг дома группками сидели старики и дряхлые старухи, поглощая вино в изрядных количествах. Все непрерывно и оживленно болтали, словно сороки. Для них это был великий день – не только из-за свадьбы, но и потому, что, живя далеко друг от друга, они, возможно, впервые за двадцать лет получили возможность обменяться новостями и сплетнями. Деревенский оркестр был в ударе. Жалобно плакали скрипки, бренчала гитара, флейта периодически издавала жалобный писк, словно заброшенный щенок, и под эту музыку гости помоложе танцевали под деревьями, а неподалеку под огромной пламенеющей хризантемой из горячих углей на вертелах шипели и пузырились туши четырех ягнят.