Птицы небесные. 1-2 части - [43]

Мои робкие шаги в сторону Церкви начались в том же городском соборе, в котором я бывал еще ребенком, и теперь начал время от времени посещать, стоя в самом конце храма. Жизнь свела меня с пожилым, недавно рукоположенным дьяконом, добрым, но очень осторожным и недоверчивым человеком. Тем не менее он участливо отнесся ко мне и как мог наставлял меня в Православии:

— В жизни пустоты не бывает, Федор. Так и в душе. Все равно она чем-нибудь заполнится. Если душа выбирает Бога, то начинает накапливать добро. А без Бога в ней собирается всякий мусор. Это тебе ясно?

— Вроде бы ясно.

Заметив в моем голосе неуверенность, дьякон усилил свои доводы:

— Глупо делать из своей жизни разбитое корыто. Так?

— Ну, так. — соглашался я.

— А раз так, то также глупо строить свое счастье без Бога.

С этим я был совершенно согласен. О том, чтобы купить Библию, в то время невозможно было и мечтать, но все же я попытался спросить совета у своего доброжелателя.

— Может, купишь ее на Кавказе, там с религией посвободнее, не то что здесь… — посоветовал мне на дорогу дьякон, глядя искоса пытливым взглядом. — Вообще, ты уже прибивайся к нашему берегу…

— К какому берегу? — не понял я.

— А к церковному! Ты еще молодой, бросай свой университет, поступай в семинарию. Может, священником станешь, почем знать?

Эти беседы заставили меня задуматься и обратили мое сердце к семинарии. А пока желание испытать себя в уединении звало меня в горы Абхазии, волнуя и тревожа душу предстоящей встречей с ее сокровенными уголками.

Дух Божий, не имея ни малейшей связи с грехом, ищет душу, решившую уподобиться Ему, и делает ее незапятнанной, ибо чем меньше в душе греха, тем чище ее видение и тем большей она может сподобиться благодати. Пустые размышления о Тебе, Боже, не что иное, как игры заблудшего разума, в которые впадают все, имеющие горделивый ум. Верую и исповедую, Господи, чистейшую любовь Твою, пребывающую незапятнанной ни единым греховным помышлением, словом или действием внутри сынов человеческих. Если же я недостоин ее, благо и то, что жил, дышал и трудился ради Твоей вечной истины — чистой и блаженной Божественной любви.

Ты, Боже, Сам для Себя — блаженство и счастье, а мы, сами для себя, — мучение и скорбь. Ты творишь от полноты благодати Твоей, а мы творим от недостатка этой благодати в нас, грешных людях, тщетно пытаясь восполнить ее своими усилиями в вещественном мире. Когда Ты даруешь нам благодать Свою, это значит, Ты даришь нам покой в Тебе, потому что страдаем мы от неимения покоя, пребывающего в Твоей благодати.

МАЛАЯ РИЦА

Боже, Ты готовишь нас для вечности, чтобы мы пребывали с Тобой в неизмеримости Твоей. Какова же скорбь Твоя о тех, кто отпадает от Тебя и уходит в бездны тьмы? Призываю Тебя в душу мою, забывая о том, что Ты пребываешь в ней от рождения моего. Исцели меня, Господи, от греха невежества моего! Если Ты сотворил нас духовными существами из света Твоего, значит, поистине мы духи, облеченные в свет, но ставшие тьмой по грехам нашим. Оттого мы страдаем, что отпали от святости Твоей и мучаемся в слепоте нашей, потому что не исполняем заповеди Твои — не становимся Твоими святыми. Ты единственный, Боже, просто есть и Твое «есть» суть вечное блаженство. Мы же страстно желаем жить и наше «жить» не что иное как непрестанное мучение, вызванное неукротимым страстным желанием эгоистической жизни, корень которой — заблуждение. И прикоснуться к вечности нам дано лишь в целительном уединении.

Горизонт манил прозрачной небесной голубизной и играл солнечным светом. Он, казалось, звал за собой, обещая самое невозможное. Автобус турбазы, радостно урча, мчался по трассе вдоль берега моря. Мне было чрезвычайно радостно снова увидеть ставшие мне родными горы Абхазии. На Рице я купил хлеб и зеленый горошек в стеклянных банках, больше в магазине ничего из продуктов не нашлось. Взвалив на плечи тяжелый рюкзак с позвякивающими в нем банками, я двинулся вверх по тропе, петляющей среди лабиринта больших, обросших мхом валунов. Я часто сбивался, теряя тропу из виду в густом рододендроне с крупными фиолетовыми цветами и снова находя в буйных зарослях молодого нежно-зеленого папоротника. Благодаря стрелкам, нанесенным красной краской на стволы пихт, удавалось вновь отыскивать правильный путь. Начал накрапывать мелкий дождь, зарядивший на весь день. К вечеру, продрогший и усталый, я вышел сквозь облака тумана к красивому озеру, проглядывавшему сквозь мелкую дождевую сетку в разрывах туманной пелены. Она стлалась по воде, белесая, словно мокрая овечья шерсть. Отыскав небольшое ровное место на пологом лесном склоне подальше от тропы, я поставил палатку и, ощущая как по телу бегут струйки воды, втиснулся в нее, не став разводить костер из-за сильной усталости. С последними усилиями я прочитал несколько молитв и, поужинав размокшим хлебом с холодным зеленым горошком, мгновенно уснул под уханье филина, доносившееся из леса, и мерный шорох непрекращающегося дождя.

Утром меня разбудил звонкий пересвист птиц. Дождь уже прекратился: мириады искр усыпали зеленую крону леса. Над неподвижной серебристой гладью, озера поднимался молочный туман и тут же рассеивался под яркими лучами солнца, которые били сверху прямыми столбами золотого света. Я сразу решил установить для себя правило ежедневно совершать утренние, обеденные и вечерние молитвы. Так как о четках у меня не было ни малейшего понятия, то молился по часам, начиная от получаса и больше. Впервые мне довелось молиться одному в лесу, не испытывая никаких помех. Тонкие побеги папоротника, играя под ласковым дуновением утреннего ветерка, вспыхивали и роняли сверкающие шлейфы осыпающейся росы. Чистый густой воздух обдавал лицо и легкие свежестью и благоуханным сосновым ароматом. Сердцу хотелось безпрерывно благодарить Бога за то, что Он поселил меня среди такой первозданной красоты, но очень хотелось есть, а так как хлеб и горошек составляли весь мой рацион, то завтрак, оставивший меня голодным, оказался недолгим.