Птицы летают без компаса. В небе дорог много - [33]

Он изгибается, прирастает к земле так, что сам становится похожим на кедровый корень. Зачерпывая воду в пригоршни, он пьет с наслаждением.

Вода действительно вкусная, за уши не оттянешь, после нее долго не захочется пить из-под крана.

— Эх, искупаться бы сейчас. Да жаль, что здесь воробью по колено, — искренне сожалеет Виктор Иванович. — Может, разуемся да пошлепаем босыми ногами по каменистому донышку, как бывало в деревне? В моей Трофимовне тоже такая же мелкая с перекатами речушка. — От ледяной воды губы у Виктора стали ярко-красными и припухли малость.

У меня над головой вспорхнула птица, стряхнула горсть искорок и звонко пропела, точно доказывая нам, что лесная голытьба всегда начеку. Птицы заголосили вокруг, и казалось, что. лес закачался от их песен.

Мы взобрались на веранду. Оттуда были видны вычерченные и обозначенные пожелтевшей известкой круги, в центре которых — силуэты самолетов, танков, автомобилей, зурсов.

Сидим на крепко сколоченных из березы табуретках возле столика с покатой крышкой.

Каждый глядит в ту сторону, откуда должны заходить истребители на цели.

— Разрешите узнать, товарищ майор, — пододвигаясь ко мне вместе с табуреткой, обращается Яшин. — Как полет с Прохоровым прошел? Какое у вас о нем впечатление?

— Хорошее впечатление. Думаю, что он вполне сможет летать в облаках, — отвечаю я твердо, даже сам удивляюсь своей твердости.

Яшин немного помолчал, точно взвешивая мои слова, их значение, и сказал:

— Может быть, и так, но по-моему… — Он замотал головой, побарабанил носком ботинка по полу.

— Что там «по-моему, по-моему», — жестко оборвал его командир. — Скажу я вам, оба вы торопитесь, как голые в баню. А вы, Яшин, вообще хотите отмахнуться. И нечего тут выражаться загадками.

«Потанин за Яшина горой стоит», — вспомнил я слова Прохорова.

Яшин нахмурился, разглаживая морщины, набежавшие на широкий с клиньями залысин лоб. Ему хотелось порассуждать об этом, но, глянув на Потанина, а потом рикошетом на меня, он не решился. Чуть помолчав, он с каким-то мстительным удовольствием заметил:

— Что же вы сами, товарищ полковник, не летите с Прохоровым? Сколько можно с этим делом тянуть? — На последней фразе голос Яшина осел, будто отсырел разом.

Потанин аж вскочил с места. Его фуражка чуть ли не уперлась в низкий, скошенный назад потолок.

— Будто не знаете, Яшин? Елкина мать! — Полковник покачал головой и, обращаясь ко мне, спросил: — Помнишь, я тебе рассказывал, как от одного летчика хотела жена сбежать? Так это от Прохорова. Яшин уже забыл об этом. Напомню заодно и ему. Прохоров тогда но части дежурил. А накануне с женой поссорился. После дежурства пришел домой, а жены нет. На вешалке ее старое платье висит, на нем записка булавкой приколота: «Прощай, Юра, уехала к маме. Навсегда… — Люда». Вот тебе и Люда-блюдо! Замполит встретил Прохорова в гарнизоне пьяным, как говорят плотники, в доску. И руками развел. «Как это уехала? — спрашивает. — Что это еще за лягушка-путешественница?» «Хватит распаляться, — тороплю я замполита, — садись в машину и поезжай в аэропорт. Самолет через час улетает. Вези ее прямо ко мне! Сопротивляться будет — милицию вызови».

Перехватил ой эту Люду, привез ко мне домой. Как видишь, перехваты у нас не только в воздухе бывают.

— Знакомо мне и такое, — подтвердил я.

— Ясное дело, везде такое бывает, — продолжил полковник. — Так вот я ее и спрашиваю: «Как же так, Людмила, ты ведь жена летчика?!» «Попугать я его хотела, — отвечает. — Он из-за своих железных самолетов и про меня забывать стал. Мы же, Виктор Иванович, любим друг друга…» У влюбленных все без репетиции идет, у них свои дурацкие тренажеры. Молодость резка и брыклива. Жену мы вернули, а вот его… Кто знает? После всех этих сумятиц пускать летчика в облака — уж извини… Об этом случае я, правда, в штаб не докладывал. Да и тебе говорить не хотелось, сейчас-то вижу, что ты им всерьез заинтересовался. Так ведь доложишь в штаб. Чепе! Начнут парня по кабинетам таскать, потом медики на стуле крутить: вдох-выдох. Закрутят, выдохнется парень. Не только летать, но и служить туго будет. Пусть, думаю, отстоится, потом слетаю с ним, проверю. Как раз я тогда детский садик принимал у строителей, думаю, приму, тогда и за него возьмусь.

— Переводить Прохорова надо, — вставил Яшин. — Он у меня в эскадрилье для «вала».

— Вот вы уперлись: переводить-переводить. Помните, как не хотели к себе в эскадрилью капитана Валикова брать? А теперь?

— То ж Валиков! — не без гордости заметил комэск.

«Адъютант его превосходительства! Нет, Прохоров, видно, человек не такой, как Валиков. Он в беде не закричит. Постыдится о своем горе другим поведать».

— Валиков, конечно, не такой. Прохоров мужик натуристый, — подтвердил мою мысль Потанин. — После ссоры прибегает ко мне и требует: «Отдайте жену… Вы не имеете права держать ее у себя. Это вам не солдат…» Понял, командиру говорит! А Валиков такое не скажет. Я видел, Яшин, как вы с его женой в ДОСа танцевали, а он глядел и подхихикивал… — Виктор Иванович подмигнул мне заговорщицки.

— Вы, товарищ полковник, окажете такое… — устыдился Яшин. Взял из коробки, лежащей на столе, папиросу, помял ее в непослушных пальцах и дунул в гильзу. Тонкая бумага лопнула, золотистые крошки табака посыпались на пол.