Птичий грипп - [38]

Степан бросил деньги на стол:

– Спасибо, до новых встреч!

Жестокие и нормальные двое выскочили из кафе «Сено».

Летний лагерь закончился через неделю. Оба поехали в свои Москву и Саратов. Мирные, взвешенные, вроде еще не спятившие и, может быть, обреченные не спятить никогда. Завести семьи. Работать, растить детей, однажды умереть.

И им дела не было до того, что Ляля ночью босиком бежала по длинному молу и рыдала. Рычала на звезды. Она упала. Ползла, сдирая кожу коленок.

– Народ, прости меня!

Шумный всплеск… Вынырнула. С неистовой убежденностью вновь окунула себя под воду. Отплевывалась, насильно погружалась, заплывая дальше…

– Народ… – звучало в шуме волн.

В последний лагерный вечер Степан, обменявшись с Надей телефонами и проводив ее до дальнего пансионатского корпуса, остался один. Он шел по темной улице. Внезапно с ним поровнялся путник, куда-то быстро шагавший.

Вырвался вперед и обернулся. Звезды блеснули в крупных очках Филина.

– Голова болит. Нет ничего от головы?

– Извините, нету.

– Всегда вы так! – Яковенко припустил по улице и слился с чернотой.

Южные звезды светили близко-близко, благословляя все живое.

Счастливый соловушка

«Счастливость» – это сладкое и спелое, чавкающее, апельсиновое слово было придумано их партией «Счастливая Россия».

Так объявил лидер партии на первом съезде.

Его звали очень исконно – Кондратий Зубков (говорят, он происходил из древнего рода отшельников-раскольников, пивших собственное семя). Кондратий Зубков руководил важным органом власти. Он был невысокий горбатый человек за пятьдесят с крупной седой головой. У него были серые стеклянные глаза, излучающие странный свет, челюсть вперед, поросшая жестким седым волосом, и зубы. Это были мистические зубы. Зубов во рту, казалось, было больше, чем нужно. Тридцать пять, а то и сорок. Этот лидер выступал, приоткрывая рот, и тогда приоткрывалась страшная буря его рта – свирепая пена и острые скалы. Одинаковые зеленоватые пики наполняли его рот и кромсали речь. Получалось, что говорил он сквозь зубы, даже кричал: «Ура!» сквозь зубы. Характерное рычание – звук, искаженно пробивающийся через кость. Точнее всего было бы назвать его голос сверлящей дрелью. Машинкой стоматолога. Очевидно, зубы мучили лидера. Выражение постоянного страдания от зубной боли, даже зубоболезненной задумчивости, даже некоторой зубной мудрости, то есть погруженности во внутренние, ротовые задачи, – это трудное, то ли тупое, то ли просветленное выражение не покидало его щетинистого лица. Иногда страх своих зубов пробегал по его лицу, и каждая щетинка вставала навытяжку.

И при всем при том он постоянно отмачивал шутки. Он пробовал обморочно хохмить, веселить народ, выбрасывал дерзкие кличи, был пародоксов друг.

На первом съезде «Счастливой России» он был – сама буря.

– Счастливость, – наступательно прорычал он, не отрываясь от бумаги. – Счастливость – не смейтесь и не удивляйтесь. Да, мы заявляем, что решили пополнить словарь русского языка! Президент, глубоко любимый и уважаемый… – Челюсть оратора выдалась вперед, обнажились роковые скалы нижнего ряда, бешено мотнулся язык, как обреченный парус, и круговым движением слизнул пену с губ. – Президент назначил этот год годом языка. Мы предлагаем русскому языку… – он сделал паузу, скрежетнул зубами, напрягаясь, потому что слюна накапала на бумажку. – Неологизм, – прочитал он. – Звучит просто – счастливость! Партия «Счастливая Россия» ответственно заявляет, что именно «счастливость», термин, вобравший полноту вековых устремлений народа, должен быть утвержден как идея России 21-го века! И в дальнейшем станет родным непереводимым словом для всего человечества, а может быть… – и тут оратор изобразил усмешку, скособочив щетинистый мешочек правой щеки, – и для межпланетных цивилизаций…

У него была своя молодежь.

Они назывались «Птенцы Счастливости».

Они были почти что «Ниша». Тоже служили Кремлю и оберегали Кремль, но беднее на эмоции, ведь содержали их скуднее. Вел «птенцов» – гламурный певец Денис с псевдонимом Соловей.

Певца назначил Кондратий. Возможно, он завидовал чистым звукам, изливавшимся из певцов, Кондратия тянуло к противоположностям. Так, он часто посещал оперу, где спрятавшись в затемненной ложе скрипел зубами и утробно скулил, внимая бесперебойным ариям.

Певец, назначенный Кондратием, был не первой молодости. Ему было под сорок. Его трели вместе с восторженно запрокинутой головой в желтой вате кудрей без конца транслировал телевизор. Певец купался в славе, и в искусственных волосах, и в юном голосе. Он держался с тем чувством собственного достоинства, с каким соловей держится за ветку. Волосы были как утренний позолоченный туман, накрывший пташку. Он боялся своего голоса, как Кондратий страшился зубов. Денис словно бы омолаживался, голося. Он купался в голосе, рождая голос, и рождался заново. Певец раскачивал голову, не давая голосу скрыться обратно в глотку. И каждое утро жевал подсолнечное масло, чтобы горло не грубело. От певца фанатели. Он был соловей ТВ. Оперным голосом он пел куплеты – про любовь, деньги, попсовые страстишки. Гимн «Счастливой России» тоже пел: